Руфь - Элизабет Гаскелл Страница 30

Мысли мистера Бенсона совсем заблудились в лабиринтах социальной этики, когда сестра его внезапно вошла в комнату.

— Ну, что сказал доктор? Лучше ей?

— О да, ей лучше, — отвечала мисс Бенсон резко и отрывисто.

Брат посмотрел на нее с недоумением. Даже по тому, как она опустилась на стул, было видно, что мисс Вера крайне раздражена. Несколько минут оба молчали. Мисс Бенсон то свистела, то бормотала что-то невнятное.

— В чем дело, Вера? Ты говоришь, ей лучше?

— Открылся такой возмутительный факт, Терстан, я решительно не в состоянии передать его тебе.

Мистер Бенсон изменился в лице от испуга. В голове его промелькнули все мыслимые и немыслимые предположения, кроме верного. Он никогда не думал, чтобы Руфь могла оказаться преступнее, чем казалась.

— Вера, прошу тебя, объясни прямо и перестань свистеть и бормотать, — сказал он с волнением.

— Ах, прости, пожалуйста. Но открылась такая ужасная вещь, что я, право, не знаю, как сообщить тебе… У нее будет ребенок. Это сказал доктор.

В продолжении нескольких минут мисс Бенсон могла свистеть беспрепятственно: брат не говорил ни слова. Наконец ей захотелось, чтобы он разделил ее чувства.

— Ну разве это не ужасно, Терстан? Я чуть не упала в обморок, когда услышала это от доктора.

— А она сама знает?

— Да, и вот тут-то и начинается самое худшее.

— Как? Что ты хочешь сказать?

— Я только начала составлять себе хорошее мнение о нашей подопечной, но теперь мне кажется, что она совершенно испорчена. Только доктор ушел, она отдернула полог на кровати и выглянула, словно хотела поговорить со мной. Не понимаю, как она расслышала нас: мы стояли у самого окна и говорили шепотом. Ну, я подошла к ней, хотя была настроена против нее в эту минуту. Не успела я подойти, она сейчас же спросила: «Доктор сказал, что у меня будет малыш?» Я, конечно, не могла этого скрыть, но сочла своей обязанностью смотреть на нее строго и холодно. Она, казалось, не понимала, как следует относиться к подобным вещам, и приняла это известие так, словно имела право рожать детей. Она сказала: «Благодарю Тебя, Господи! О! Я буду такой доброй!» Тут мое терпение лопнуло, и я вышла из комнаты.

— Кто же с ней теперь?

— Миссис Хьюз. Похоже, она не смотрит на это дело с той нравственной точки зрения, с какой следует.

Мистер Бенсон молчал. Через несколько минут он произнес:

— Вера, я тоже не смотрю на это дело с твоей точки зрения. И мне кажется, я прав.

— Ты удивляешь меня, брат! Я тебя не понимаю.

— Погоди-ка. Мне хотелось бы хорошенько объяснить тебе то, что я чувствую. Но я не знаю, с чего начать и как лучше выразиться.

— Действительно, нам впервые приходится говорить о подобных вещах. Однако дай мне только избавиться от этой девчонки, и я решительно умываю руки, если столкнусь с чем-нибудь подобным в будущем.

Брат не слушал ее, он собирался с мыслями.

— Знаешь, Вера, а я буду рад, если родится этот ребенок.

— Бог да простит тебя, Терстан, если только ты понимаешь, о чем говоришь! Но это несомненно искушение, дорогой брат.

— Не думаю, чтобы я заблуждался. Грех представляется мне совершенно отдельно от своих последствий.

— Софистика и искушение, — решительно заявила мисс Бенсон.

— Нет, — возразил брат столь же решительно. — Перед Богом эта девушка теперь такова же, как если бы ее поступки не оставили по себе никаких следов. Мы и прежде знали ее заблуждения, Вера.

— Да, но не этот позор, не это клеймо стыда!

— Вера, Вера! Прошу тебя, не отзывайся так о невинном младенце, которого Бог посылает, может быть, для того, чтобы направить его мать к Себе. Подумай о ее первых словах, которые шли от самого сердца. Она обратилась к Богу, она заключила с Ним завет: «Я буду такой доброй!» Это показывает в ней пробуждение новой жизни. Если жизнь ее до сих пор была эгоистична и преступно легкомысленна, то вот орудие, чтобы заставить несчастную забыть себя и начать думать о другом. Научи ее — и Господь научит ее, если воспрепятствуют люди! Научи ее почитать свое дитя, и это почитание очистит ее грех, оно будет очищением.

Мистер Бенсон был чрезвычайно взволнован. Его даже удивляло собственное возбуждение. Но долгие думы и размышления, которым он предавался весь день, подготовили его к подобному отношению к делу.

— То, что ты говоришь, звучит весьма необычно, — сказала мисс Бенсон холодно. — Мне кажется, ты, Терстан, первый человек, который радуется рождению незаконного ребенка. Признаюсь, взгляд такого рода представляется мне очень сомнительным в нравственном отношении.

— Я вовсе не радуюсь. Весь день сегодня я скорбел о грехах этой юной особы. И я боялся, что, когда она поправится, ею снова овладеет отчаяние. Я думал о словах Писания, обещающих спасение раскаявшимся, — о прощении Марии Магдалины, которая возлюбила много. Я упрекал сам себя за ту робость, с какой относился к такого рода злу. О Вера, раз навсегда прошу тебя: не упрекай меня в сомнительной нравственности, когда я пытаюсь больше, чем когда-либо, поступать так, как поступил бы мой Спаситель, — сказал он в сильном волнении.

Сестра помолчала, а потом произнесла мягче прежнего:

— Но, Терстан, можно бы сделать все другое, чтобы обратить ее на правый путь и без этого ребенка, без этого жалкого отродья греха.

— Действительно, люди сделали этих детей жалкими, несмотря на невинность младенцев. Но я не верю, что это угодно Богу. Принятое в обществе отношение к незаконнорожденным детям способно обратить естественную материнскую любовь в ненависть. Стыд, страх перед гневом родных часто доводят мать до безумия, искажают самые лучшие ее инстинкты. Что же касается отцов, то Бог да простит их, а я не могу их оправдать, по крайней мере в эту минуту.

Мисс Бенсон некоторое время обдумывала слова брата. Потом она спросила:

— Терстан, позволь узнать — только помни, ты пока не убедил меня, — позволь узнать, как же бы ты хотел, чтобы обращались с этой девушкой, согласно твоей теории?

— Нужно время и много христианской любви, чтобы отыскать лучший путь. Я знаю, я не слишком умен, но мне кажется, что лучше всего будет поступать вот как… — Он подумал немного и продолжал: — На нее наложена новая обязанность, которую мы оба признаем. Она готовится стать матерью, наставницей и руководительницей нового нежного создания. Мне кажется, обязанность эта сама по себе серьезна и важна и нечего превращать ее в тяжелое, гнетущее бремя. Употребляя все зависящие от нас средства, стараясь усилить в ней это чувство долга, мы должны дать ей в то же время почувствовать, что долг может со временем послужить для нее источником чистого блаженства.

— И значит, нет разницы, законные дети или нет? — сухо поинтересовалась мисс Бенсон.