Беги, хватай, целуй - Эми Сон Страница 30

Натан Шерман, Форест Хилз

Интересно с кем переспала Ариэль Стейнер, чтобы получить эту колонку?

Линда Салль, Верхний Вест-Сайд

Прочитав последнее письмо, я была вынуждена сложить газету и сделать несколько глубоких вдохов. Я и раньше знала, что читатели «Сити Уик» пишут самые злобные в городе письма; я просто не была готова к тому, что меня так скоро и так больно начнут клевать. Но в то же время эти выпады показались мне до странного знакомыми. Хотя меня ни разу до этого не высмеивали в печати, у меня уже имелся опыт публичного унижения перед тысячной аудиторией.

В девятом классе, в начале учебного года, наша преподавательница драматического искусства, миссис Хоппер, объявила, что приближается День Искусств и все желающие могут сыграть, спеть или станцевать на школьном празднике. На ее столе лежал сборник сценок из знаменитых фильмов, и она сказала, что мы можем этим воспользоваться. Пролистав книгу в метро, я нашла эпизод из «Выпускника» – тот самый, где Бенджамин отвозит миссис Робинсон с вечеринки домой, а она настаивает, чтобы он зашел с ней в дом, и пытается его соблазнить.

Я смотрела этот фильм несколько месяцев назад, в доме у подружки, и, следя за тем, как Энн Банкрофт стряхивает пепел с длинной сигареты и позванивает кубиками льда в бокале виски, просто вся исполнилась благоговения. Я хотела стать такой, как миссис Робинсон, когда вырасту: хрипловатый голос, длинные ноги, сигарета в руке. Алкоголичка и психопатка, обольстительница с безжалостным сердцем, в совершенстве умеющая манипулировать мужчинами.

Со мной учился смазливый, но вредный парнишка по имени Нейт, которым я одно время увлеклась. Он отличался громким голосом и сообразительностью. На следующий день я подошла к нему на большой перемене и спросила, видел ли он «Выпускника».

– Всего лишь около четырехсот раз, – сказал он. – Это мой самый любимый фильм. А что?

– Понимаешь, в следующем месяце мы отмечаем День Искусств, и я подумала, не захочешь ли ты сыграть со мной сценку из этого фильма.

– Мне сыграть Бенджамина? Да это мечта всей моей жизни. Почту за честь.

В течение следующих трех недель мы репетировали в школьных коридорах каждый день после уроков. Нейт вполне подходил для этой роли, к тому же он знал наизусть большинство реплик, потому что смотрел фильм много раз. Правда, добравшись до последней страницы, мы уперлись лбом в стену. Киношная версия эпизода заканчивается так: Бенджамин стоит в комнате Элейн, дочери миссис Робинсон, рассматривая портрет на стене. Входит обнаженная миссис Робинсон и запирает за собой дверь. Он сначала видит ее отражение в стекле портрета, а когда она говорит: «Я нахожу тебя очень привлекательным», слышит, как к дому подъезжает машина мистера Робинсона. Тогда Бенджамин в ужасе распахивает дверь и бежит вниз по лестнице.

Поскольку невозможно было допустить, чтобы я разгуливала по сцене голой, Нейт предложил альтернативную концовку. В финальный кульминационный момент я могла бы отступить за ширму высотой до плеч, снять там платье (под которое я бы надела бюстгальтер без бретелек) и на последней реплике затащить его за ширму. Идея мне понравилась. В тот день мы испробовали этот вариант и без конца репетировали, пока сами не пришли в восторг, так нам понравилось.

Вечером, перед самым концертом, мы с Нейтом вышагивали по холлу около зрительного зала. Через приоткрытую дверь нам было видно, как свет в зале постепенно погас, и зажглись огни перед сценой. И тогда мы вошли в зал по центральному проходу, словно по подъездной аллее к дому. Я вдруг превратилась в Энн Банкрофт. И не важно, что поношенное платье моей героини, раскопанное в коробке с тряпьем за кулисами, плохо на мне сидело. У меня был хрипловатый голос, длинные ноги, и вся школа на меня смотрела.

Когда мы дошли до того места, где я отступаю за ширму и снимаю платье, по рядам зрителей прошел гул. Я прикрыла свои маленькие груди ладонями.

– Я нахожу тебя очень привлекательным, – проворковала я, затаскивая Нейта за ширму и ожидая грома аплодисментов. Но их не последовало. Дети не поняли, что это конец сценки.

– Что же делать? – прошептал Нейт.

– Подожди. Сейчас до них дойдет.

Но до них так и не дошло. Все так же висела тишина. Было очень обидно.

– Конец! – проорал Нейт, но зал был огромным, и зрители его не услышали. – Смех какой-то, – сказал он. – Ладно, я пошел.

– Погоди! – взмолилась я, но партнер меня не слушал.

Он резко поднялся – слишком резко – и уронил ширму. Я вдруг предстала перед тысячью с лишним школьных друзей: скорчившаяся, дрожащая, полуголая, в чулках и купленном на распродаже бюстгальтере. В ужасе взглянула я в зал: аудитория разразилась отвратительным хохотом, таким глумливым и беззастенчиво-злым, что сердце у меня чуть не разорвалось. Я смотрела, как волны этого хохота расходятся от передних рядов к балкону – медленно, но верно. И вот уже, открыв рот, надо мной гоготал каждый сидящий в зале школьник.

Я поняла весь юмор ситуации. Мы поменялись ролями. Посрамленная обольстительница оказалась на виду у всех без одежды, а потерпевший вышел победителем. В отчаянии схватив платье и прикрывшись им, я на трясущихся ногах ушла со сцены за кулисы. Казалось, весь мир вокруг меня рушится.

Когда в тот вечер я, обливаясь слезами, рассказала маме о происшествии, она проговорила:

– Не расстраивайся. Все позабудется уже через несколько дней.

Но я понимала, что, даже если мой позор продлится всего неделю, она покажется мне годом. На следующий день после Дня Искусств состоялось официальное открытие выборной кампании в правление школы. Меня выдвинули в кандидаты на должность вице-президента, диктора для утренних объявлений, и я уже получила тысячу карандашей с гравировкой «АРИЭЛЬ СТЕЙНЕР БАЛЛОТИРУЕТСЯ В ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТЫ».

Придя в школу на следующее утро, я постаралась сделать вид, что ничего не произошло. Я раздала карандаши одноклассникам со словами:

– Надеюсь, вы проголосуете за меня.

Мальчишки брали карандаши, искоса на меня посматривая, и говорили что-то вроде:

– Конечно, я за тебя проголосую. Из всех кандидатов ты единственная выставила свою программу.

Шутки были тупыми и пошлыми, но они задевали меня за живое. Каждый, получивший карандаш, старался съязвить по поводу моей оплошности.

Когда неделю спустя я поднялась на сцену, чтобы произнести предвыборную речь, я услышала донесшийся с балкона мужской голос:

– Эй ты, бесстыдница!

Но я сделал вид, что это ко мне не относится. Прикусив губу, я с головой окунулась в свою речь и в результате победила на выборах. Я не набрала абсолютного большинства голосов, но все же их было достаточно, чтобы задуматься: а может быть, своей победе я частично обязана сценке из «Выпускника»?

Возможно, то же самое и с письмами в газету. Если я раздражаю людей, значит, в моих действиях есть нечто правильное. Мадонне помог скандал, а я чем хуже? Как говорила Дороти Паркер, «Пусть уж лучше люди говорят про вас гадости, чем вообще ничего». Или что-то в этом роде.