Ярмарка любовников - Филипп Эриа Страница 30

Мадемуазель Жермен удалось высвободить свою руку, и она подвинула молодому человеку стул. Больная не выпускала его руку из своей. Он присел у ее изголовья. Сиделка распахнула окно, и комната наполнилась сначала самыми разнообразными звуками, а затем крепкими запахами, доносившимися с Центрального рынка, не прекращавшего своей деятельности ни днем, ни ночью. В них слились воедино запахи только что разделанного мяса, свежих овощей, сыров, деревянных ящиков и мешковины. Сиделка хотела было прикрыть Агатушку от сквозняка одеялом. Но старушка отказалась наотрез выпустить руку Реми.

– Нет, – упрямо повторяла она, – нет, раз он пришел ко мне, я его не отпущу. Мадемуазель Жермен, прошу вас, пожалуйста!

Пришлось уступить ее капризу.

– По крайней мере, – сказала сиделка, – обещайте мне, что не будете разговаривать. Вам нужно отдохнуть. Таково мое условие.

Агатушка кивнула. Ее закутали в одеяло до самого подбородка. Локоть и руку, которой она удерживала Реми, обернули белой шерстяной ажурной шалью, связанной, возможно, лет тридцать назад крючком. Эта шаль входила в скромное приданое Агатушки. Наконец, утомленная пережитыми волнениями и собственными словами, она прикрыла глаза. И больше не шевелилась.

Ее лицо постепенно разглаживалось, словно на него снисходил покой. Но рука, которую сжимали пальцы Реми, еще была теплой.

Взволнованный внезапной переменой в поведении больной, Реми повернулся к сиделке и вопросительно взглянул на нее. Мадемуазель Жермен встала со стула, подошла к кровати и, взяв Агатушку за запястье, прощупала пульс. Несколько секунд спустя она с улыбкой произнесла:

– За последние двое суток бедняжка не сомкнула глаз.

Реми переехал в дом на Центральном рынке. Он снова спал в своей комнате. Эме часто ему звонила, но не всегда заставала его дома, так как ему приходилось по вызову уходить в театр. Она подробно расспрашивала о здоровье Агатушки, хотя и не была с ней знакома.

На шестой день в пять часов вечера Реми сказал сиделке, что может побыть с Агатушкой до середины следующего дня. И почему бы мадемуазель Жермен не воспользоваться возможностью отдохнуть у себя дома? Та с радостью согласилась.

С утра Агатушка была в забытьи. Болезнь незаметно брала свое, и доктор предупредил, что ее часы сочтены.

Реми подвинул стул к кровати и сел. Он смотрел на лицо больной. В этот момент она открыла глаза. И заговорила более четко и ясно, чем в предыдущие дни.

– Мадемуазель Жермен ушла? – спросила она.

После того как она находилась в прострации в течение долгих часов, такая ясность сознания удивила и одновременно напугала Реми. Он сделал вид, что направляется к двери:

– Тебе она нужна?

– Нет, нет, – ответила Агатушка. И тихо засмеялась.– Напротив, я ждала, когда она уйдет.

– Ты не спала?

– Нет, я притворялась. Я слышала все, о чем вы говорили. Я часто делаю так с тех пор, как заболела: это очень забавно… Послушай, мой дорогой малыш, мне надо тебе что-то сказать. Я хочу отдать тебе одну вещь, чтобы ты ее навсегда сохранил. Ах! Если бы я могла встать… Там в комоде у меня лежит одна вещь, которая не должна попасть в чужие руки; пожалуйста, принеси ее. В верхнем ящике, с правой стороны, на самом дне, под моей старой кашемировой шалью. Ты нашел? Ларчик. Он принадлежал твоей бабушке Шассо.

Реми вернулся со шкатулкой, инкрустированной в стиле 1860 года, отделанной металлической вязью и завитушками. На крышке была вылита из бронзы дама, которая полулежа ласкала пуделя.

– А теперь, – сказала Агатушка, – поищи на крышке настенных часов, там должен быть позолоченный горшочек. Открой его. Внутри находится ключ от шкатулки.

Он поставил шкатулку перед ней на одеяло.

– Подожди, – произнесла она.– Сразу не открывай, я тебе вначале все объясню. Внутри ты увидишь сувениры твоей бабушки Шассо. Нельзя, чтобы они попали в руки твоего отца, потому что твоя матушка сразу их у него отберет, а именно этого и необходимо избежать. Видит Бог, как добр твой папа! Ты теперь совсем взрослый, чтобы об этом можно было говорить: твоя мать вертит им, как хочет. А там…– Она резко стукнула по крышке шкатулки.– Там не только сувениры, там хранится один секрет… Ах! Но…

Она закрыла рот, и ее подбородок пополз вверх, придавая ей виноватый вид. Глаза Агатушки, увеличенные стеклами очков, казалось, оживились, в них появился неожиданный блеск, когда она посмотрела на Реми. Молодой человек понял, что она наконец высказывает свои самые сокровенные мысли, чувства, накопившиеся в ней и, возможно, перегоревшие из-за того, что она была вынуждена скрывать их на протяжении тридцати, сорока, пятидесяти лет. Она повторила:

– Да, один секрет…– И она заговорила, доверительным, немного театральным тоном.– Выслушай внимательно все, что я тебе сейчас скажу. В твои годы ты уже начинаешь понимать жизнь. Знай: Алиса не является дочерью твоего отца.

Склонившийся над кроватью, чтобы лучше слышать, Реми выпрямился и, сбитый с толку, поглядел по сторонам.

– Что ты мне такое говоришь?

– Да, да…– проговорила больная с улыбочкой.– Да… Ты, наверное, думаешь: она бредит, она не знает, что говорит. Но у меня есть доказательства! Вот они здесь, внутри! И ты их увидишь. Ты слышишь, надо было, чтобы ты узнал правду. Когда я уйду, об этом будешь знать только ты. Кроме твоей матери. И вряд ли когданибудь она обмолвится об этом какой-либо живой душе. Она чувствует свою полную безнаказанность. Потому что, представь себе…

Агатушка смолкла, подумав о чем-то своем, что ее рассмешило. Втянув голову в плечи, она затрясла рукой, словно хотела этим жестом сказать: «Обожди! Это еще не самое смешное!»

– Твоя мать…– закончила она, – не догадывается о том, что мне все известно о ней!

Казалось, она радуется невинному розыгрышу. Между тем иногда в ее словах, в интонации, с которой она произносила «твоя мать», в то время как об отце говорила «твой папа», невольно проскальзывало нечто, похожее на давнюю скрытую ненависть. Впрочем, она тут же перешла на серьезный тон, чтобы последовательно изложить события, свидетелем которых стала.

– Да, твоя мать была уже помолвлена с твоим папой, когда она согрешила с другим мужчиной. Она решила, что об этом никто не узнает, свадьба состоится и все будет шито-крыто. Но, оказавшись в положении, она не знала, что делать. Тогда она выложила все своему отцу. Я хорошо знала его. Это был весьма порядочный человек. Он отправился к твоей бабушке Шассо, чтобы вернуть слово, данное во время помолвки, и объяснить причину. Должна сказать, что твоя бабушка приняла эту новость совсем по-другому. Надо тебе объяснить, что для процветания торгового дома Шассо этот брак был просто необходим. И кто же уговорил его молчать? Твоя бабушка собственной персоной. Легко сказать! Я первая могу подтвердить, что она была сама доброта и справедлива ко всем, без исключения. Но прежде всего она была властной женщиной. Все в доме подчинялись ее воле. Если она что-то решала, то ее решение должно было быть выполнено во что бы то ни стало. Честное слово, так и было! После смерти твоего дедушки она управляла домом. И она не отменила решения, а, напротив, ускорила свадьбу. Свадьба была пышной, и шесть с половиной месяцев спустя на свет появилась твоя сестра. Твоего папу убедили в том, что роды оказались преждевременными, и он принял все за чистую монету. Подобные истории случались и раньше в порядочных семьях.