Опасность и соблазн - Конни Брокуэй Страница 30

— Мой отец очень увлекался астрономией. Я помню, как маленькой поздним вечером сижу у него на коленях и смотрю в телескоп. Если бы няня нас застала, она все рассказала бы матушке, и нам основательно влетело бы! — Кейт рассмеялась, а его пульс участился. Ему хотелось почувствовать, как она тает, прижавшись к нему, податливая и разнеженная — или сном, или ласками.

Кит постарался отогнать эти безумные мысли.

— А ваши сестры тоже находили это занятие таким захватывающим?

— Нет. — Отголоски детского презрения послышались в ее голосе, и она, вероятно, заметила это, потому что наморщила носик в знак самоосуждения. — Шарлотта тогда была еще младенцем. Хелена появлялась время от времени, но быстро засыпала, и приходилось нести ее на руках в постель. Но Грейс иногда оставалась, чтобы увидеть ночное небо, — продолжала Кейт, и на лице ее появилось меланхолическое выражение. — Она всегда была очень любопытна и развита не по годам. Грейс твердила, что хочет купить звезды и сделать из них ожерелье.

Кейт медленно провела пальцем по небу, найдя широкую полосу скопления звезд.

— Греки называли это Дорогой богов, так мне сказал отец.

Ее отец. Кит колебался, увлекаемый порывом, которого сам почти не понимал. Об отношениях между детьми и родителями он знал еще меньше, чем об обратной стороне луны. Кит видел ее боль, видел, что она чувствует себя преданной. И его, Господи помилуй, охватило сочувствие. А он не хотел ничего испытывать по отношению к ней — ни сочувствия, ни нежности, ни участия, ни понимания.

— Он не хотел бросать вас и ваших сестер, Кейт. Он не собирался умирать.

Она напряглась, но глаза ее по-прежнему были устремлены на небо.

— Он не должен был умереть, у него был выбор. Вы сами так сказали. — Взгляд ее темных глаз упал на него. — Пожертвовать собой таким образом… безответственно! Он обязан был позаботиться о нашем будущем, позаботившись о своей жизни! И мне очень хочется узнать, почему он предпочел умереть ради вас, а не жить ради нас.

Кит не обиделся. Он хорошо ее понимал, понимал так, как вряд ли понял бы кто-то другой. Она потеряла то, что ей было дорого, и потеряла из-за того, что считала предательством. Да, уж это-то он понимал прекрасно.

Глаза Кейт широко раскрылись, когда она осознала, что оскорбила его.

— Боже мой! Прошу прощения. Я и не подумала! Просто я считала, что он нас любит…

Кит пропустил ее извинения мимо ушей.

— Он и любил. Но он должен был сделать то, что считал… — он замялся, подбирая нужные слова, — необходимым.

— Хотелось бы мне в это верить. — Кейт взглянула на свои руки, на пальцы, сплетенные на коленях. — Я знаю, что это не правильно — так чувствовать. Но ведь это не имеет значения, не так ли? Правильно или не правильно. Если человек чувствует что-то в глубине души, логика не может этого побороть.

Господи, да кто она? Кейт беспомощно посмотрела на него:

— Как это объяснить?

— Я сочувствую, но объяснений вы от меня не дождетесь. Здесь я бессилен.

Кейт вопросительно склонила голову набок, в ее глазах цвета полуночи явственно читалось, что она осознает, что кто-то несет такое же бремя, как и она.

— Да, — тихо сказала Кейт. — Конечно, вы все понимаете.

Как ни странно, но Кит погрузился в печаль, миновав черный поток ярости, который обычно овладевал им при мысли о том, что его предали, о потерянных товарищах.

Глаза Кейт блестели в полумраке.

— Как же вы с этим живете? С предательством?

— Никак, — ответил он с ожесточением. — Я держусь верой в то, что узнаю правду и когда-нибудь смогу встретиться с тем, кто нас предал.

— А если его нет в живых? Того, кто вас предал?

Откуда? Откуда в ней это участие, эта глубокая, непринужденная искренность?

— Не знаю.

— А я знаю. — Кейт говорила серьезно, подавшись к нему. — Оставьте его, кто бы он ни был.

— Не могу. Долг нужно отдавать, а я должен Дугласу.

Выражение серьезной мольбы исчезло с ее милого лица.

— Разумеется, я не имею права осуждать это ваше качество.

Чего она добивается? Ждет заверений, что даже если бы он не обещал ее семье всяческой помощи, что даже если бы он не дал клятвы служить ей, он все равно сделал бы все, что в его власти, чтобы видеть ее благополучной, любимой и довольной? Что он будет сражаться ради нее? Красть ради нее? Отдаст за нее жизнь?

Кит поднялся.

— Вы уезжаете, — тихо сказала она.

— Да.

— Неотложные дела, конечно.

Ему хотелось снова услышать ее смех. Но другой частью своего существа он хотел услышать, как у нее перехватит дыхание от того, что она истомилась и готова сдаться. Его взгляд невольно остановился на мягкой выпуклости ее нижней губы, на белой коже, исчезающей под шерстяным воротником плаща, на тонких запястьях с голубоватыми венами и на блестящих глазах.

Желание взорвалось в нем с такой силой, что на мгновение голова пошла кругом.

— Макнилл!

— Вам здесь будет хорошо. Они обманутые и наивные, но достойные люди. Они будут вас кормить и проследят, чтобы вы отдохнули.

— Как долго вас не будет?

— Я вернусь через несколько дней.

— Вы… — Кейт запнулась, наморщив лоб. — Вы хотите вернуться в тот замок? Видите ли, мне кажется, там небезопасно.

Он рассмеялся, и ложь легко сорвалась с его губ.

— Нет, я же вам говорил. Я доставлю вас в целости и сохранности до места, а потом уже займусь своими делами.

Кейт успокоилась, а у него гулко забилось сердце. Оказывается, она беспокоится о его благополучии. Уже много лет никто не беспокоился о его безопасности. Здесь какая-то западня, ловушка.

— А когда вы вернетесь, мы поедем в Клит?

Следовало поблагодарить ее за то, что она напомнила ему, куда едет, к кому и зачем. Но Кит почувствовал только огонь, сжигавший его душу.

— Да, мэм. — Он чопорно поклонился и ушел, прежде чем Кейт успела что-нибудь сказать.