Высшая степень обиды - Тамара Шатохина Страница 30

– Зоя… – негромко раздалось из-за спины.

Я подняла голову, снимая с пальца окровавленную ватку – ранка уже затянулась. Посмотрела на Артема… Какой все-таки взрослый мужик уже – даже дико, честное слово. Как меняют нас годы… А в нашем случае это особенно наглядно – будто кадр сменился и – хоп! Из семнадцати в почти сорок. А ведь половина жизни прошла... необычное чувство, странное. И сам Бокарев тоже странный – не снимает белый халат, даже выходя из кабинета на территорию. Антисанитария сплошная.

– Мне нужно кое-что сказать тебе…

– Я просила тебя держаться на расстоянии, – напомнила я ему нейтральным тоном, – объяснила, что мне неприятно с тобой общаться.

– Давай… клюй меня, Зойка, кусай, грызи, жаль! А мне только легче станет, веришь? Я не на разборки… это о твоем лечении.

– Говори, – поднялась я с диванчика и направилась к выходу. Коридор был длинным, в стенных нишах между кабинетами напротив окон были устроены мини-садики – с камнями, крохотными фонтанчиками и кучей зелени. Он помешал мне помедитировать на все это. И вообще… то ли раздражал, то ли просто нервировал.

– Давай сейчас сходим и пообедаем – я приглашаю. Здесь кормят просто, но качественно, – уже очень сильно наглел Бокарев.

– Я давно простила тебя и забыла, Артем, не парься ты так! – вырвалось у меня с досадой.

– Спасибо… – как-то отстраненно поблагодарил он и уточнил: – Но сейчас я не об этом. И проголодался. Не хочешь обедать, поговорим здесь.

И свернул к ближайшей лавочке, присел на нее и с ожиданием уставился на меня. Я молча села рядом.

– Я не согласен с Токаревым по поводу гликемии. Уровень мог снизиться разово, а он любит перестраховаться. В ранних твоих анализах уровень глюкозы был в норме. Безуглеводная диета, нервные расстройства… могут привести к снижению, особенно на фоне сильного стресса, потери веса.

– Это все обо мне. Что ты предлагаешь? – вздохнула я. Все так – хлеб и сахар это углеводы, а псих я, наверное, уже хронический. И стресс тоже имел место – в десятку!

– Вмешиваться некорректно, я просто заберу тебя у Токарева, – резко обернулся он ко мне, – он назначил тебе тест на толерантность к глюкозе. Возможно, планирует капельницы. Гликемия пока не подтверждена – только эпизод. Пока что попринимаешь глюкозу перорально. Носи с собой плитку настоящего, хорошего горького шоколада, съедай кусочек, когда накатит слабость или закружится голова. Это, как скорая помощь. Я подробно расписал тебе питание. Пока исключи сахар, белый хлеб…

– Он тоже говорил про шоколад, и я решила, что нужно понемногу есть сахар.

– Давай, сейчас ты не будешь решать? – смотрел он на меня в упор, – а будешь делать, как скажу я. Ничего страшного с тобой не происходит и срочно спасать тебя не нужно. Сейчас я руководствуюсь исключительно принципом – не навреди.

– Что мне нужно сделать? – согласно кивнула я.

– Я подойду к нему сам, и скажу, что ты согласилась наблюдаться у меня. Выглядеть буду, конечно, не самым лучшим образом, но это мелочи. Совру что-нибудь. Ты согласна?

– А что мне остается? Но ты меня обрадовал. Еще одной болячки совсем не хочется. Я гуглила… все там безрадостно и сложно с этой гликемией, и перспективы – так себе. Спасибо, Артем.

– Пока не за что. Будем смотреть – что там у тебя сегодня. Возможно, прав он, а не я, – пожал он плечами, – хотя – не думаю.

– Ну, я пойду? У нас с мамой после обеда еще косметика, – засобиралась я.

– Тебе не косметика нужна. Вот чуть поправиться определенно нужно – для здоровья.

– А от глюкозы… перорально меня не разнесет? – надумала вдруг я. Вспомнила, как рассказывала мама – сразу после родов она ползала по стеночке. Тогда ей влили чью-то кровь и поставили капельницу с глюкозой. А когда выписали через неделю, то она не влезла в свою одежду – пришлось срочно покупать на два размера больше.

– Нет, – улыбался он, – разве что чуть-чуть. Ты посвежеешь и станешь чувствовать себя лучше – исчезнут слабость и сонливость.

– Слушай, а пошли обедать, – вдруг решилась я. С души будто камень упал. Отсутствие еще одной болячки – исключительно замечательная новость, а с ними у меня последнее время...

Я доложила маме, что у меня разговор и обедаю я в санаторном кафе, на что она невнятно буркнула и отключилась.

Кафе находилось у пруда под все теми же ивами, только огромными и старыми. Серые монументальные стволы с потрескавшейся корой, длинные тонкие плети веток, достающие до воды, сама вода прямо перед глазами – хорошее место и знакомое еще с детства. Артем огляделся, прошелся взглядом по моей одежде и ногам, и предложил:

– Давай сядем снаружи? Ты нормально одета, а сегодня последний теплый день.

– Точно последний? – расстроилась я, присаживаясь в плетеное кресло: – Откуда ты знаешь?

– Местный прогноз. За день они дают более-менее точно. Ты зря расстроилась – потом будет золотая осень… ты же любишь золотую осень.

Мы сделали заказ, я – по совету Артема. Хлеб был черным, а компот – несладким. Но готовили здесь, и правда – неплохо. Он ел быстро и жадно.

– Ты, как с голодного края, – нейтрально отметила я.

– Не завтракал, – пробормотал он, отодвигая пустую тару и подтягивая к себе второе: – Сажал на поезд Катю. Она отбывала здесь наказание. Учится последний год в медицинском классе и… – запнулся он, – может, тебе не интересно? Не хочу задерживать, если спешишь. Обед оплачу, не суетись – я приглашал.

– Нет, почему? Расскажи про Катю, – взглянула я на экран мобильного – время еще было.

– Медицинский класс в гимназии… окончив школу, она получит профессию медсестры, но практика обязательна. А она все лето прогуляла на Кубе и нагло решила, что я никуда не денусь и сделаю ей липовую справку. А я снял ее с учебы и забрал на практику, весь сентябрь она училась дистанционно. Ничего страшного – как правило, сентябрь в школе это повторение пройденного в прошлом году. А учится она хорошо.

– Практика – это сидя на рессепшене?

– Нет, это она была на подмене, а так – в процедурном. Зоя… я просил у тебя прощения за прошлое, – резко сменил он тему, – хочу за вчера… ты никогда не стеснялась цвета своей кожи и смело загорала до черноты. Я не подумал… я вообще не думал – спешил увидеть тебя. Прости за Черножопика, – кривовато улыбнулся он, отводя взгляд: – Никак не хотел обидеть – там была только ностальгия и радость видеть тебя.

– Ты должен был понимать, что давать такие прозвища и произносить их имеют право только самые близкие люди, – тихо отметила я.

– Так это еще оттуда… ближе тебя и не было, – пожал он плечами, глядя на озеро: – Я уже тогда понимал, что все неправильно, но других друзей у меня не было – терпел и пережидал. Знал, что скоро разлетимся. Трусоват был, слабоват, незрел, неконфликтен… сильно ведомый, наверное. Ты тоже мной вертела, я был ручным бычком на веревочке. А сейчас думаю, что даже если бы ты меня не бросила, то все равно ничего хорошего не получилось бы. Хотя любил тебя я сильно…