Страж ночи - Сьюзен Виггз Страница 3

Сандро скользнул по девушке взглядом и не удержался от замечания:

— Две первые возможности, по крайней мере, уж наверняка несколько расширили бы вас в талии.

Лаура хлопнула ладонями по коленям.

— А вы не лишены чувства юмора!

— Изредка оно дает о себе знать.

Сандро надкусил яблоко и с удивлением обнаружил, что оно хорошо сохранилось и было почти таким же сочным, как только что сорванное с ветки.

— Простите, но возникают сомнения, хватит ли у вас сил переносить все тяготы и лишения, неизбежно сопровождающие художника в его жизни.

Девушка вскинула брови, поднялась с дивана и протянула руку.

— Идемте! Вы сами решите, достойны ли мои работы принятого мной решения.

Сандро не хотел брать ее за руку, не хотел, чтобы она вела его за собой, но любопытство одержало верх, он подчинился. Удерживая в своей ладони хрупкие пальцы, он ощущал, как мягка и шелковиста была кожа девушки. Волосы Лауры пахли жасмином, и аромат был столь пленителен, что Сандро захотелось остановиться и, притянув натурщицу к себе, вдохнуть его полной грудью. С трудом он подавил этот безудержный порыв.

Они прошли в боковую нишу студии. Из полукруглого окна виднелось море. Посередине небольшой площадки стоял мольберт.

Кавалли выпустил руку Лауры и подошел к мольберту. Помещенная на нем картина поразила его. В отличие от полотен, которые ему доводилось видеть прежде, картина Лауры не содержала в себе ни мифологических, ни христианских образов. На ней была изображена простая венецианская семья, вышедшая на прогулку. Любовь художницы к людям и природе светилась в каждом мазке. На траве, сверкавшей утренней росой, сидела женщина, раскинув по земле широкую юбку скромного белого платья. В руках она держала книгу в золотом переплете. Справа стоял маленький мальчик, склонившись к матери.

Сандро показалось, что у ребенка лицо шаловливого херувима. Позади женщины был изображен высокий мужчина в одежде кондотьера. Пальцами он нежно касался локонов жены. Старуха, одетая в темное, находилась чуть поодаль, под цветущим каштаном. Ее лицо, несколько повернутое в сторону, разглядеть было трудно из-за тени, отбрасываемой ветвями Напряженная поза фигуры указывала на желание уйти. Сандро старуха показалась настолько живой, что он чуть было не протянул руку в стремлении вытащить ее из тени на свет, чтобы получше рассмотреть. Ему захотелось присоединиться к этой семье и послушать, о чем читает женщина, может быть, даже коснуться ее мягких золотистых волос жестом стоявшего позади мужчины.

— Чудесно! — сказал он, преисполнившись восторга.

— Я бы сочла ваши слова за комплимент, ведь вы говорили, что не разбираетесь в живописи, — Лаура вновь его подразнивала, но ее щеки зарделись от похвалы.

— В детстве я был совершенно равнодушным к учению ребенком. И, став взрослым, остался чужд искусству, но когда на меня что-то производит впечатление… — Сандро замолчал.

Никогда раньше не баловал он женщин поэтическими сравнениями — сейчас же готов был сообщить собеседнице, что ее румянец напоминает ему алость свежей розы.

Однако прежде чем он успел сообразить, что происходит, Лаура схватила его руку и прижала к своей груди. Ее сердце стучало, кожа под тонкой шелковой накидкой показалась ему такой теплой…

— Мой господин, вы либо бессовестный льстец, либо добрый, отзывчивый человек.

Он отнял руку.

— Никогда не льщу людям! Лесть сродни лжи, а лгунов я презираю. Но добрым человеком я себя также не считаю. Кое-кто, пожалуй, умер бы от смеха, услышав, как вы меня характеризуете, — возразил Сандро. — Однако, я говорю, что думаю. У вас необычное мастерство художника.

— О, нет, — ответила Лаура, — вы путаете мастерство с талантом! Мастерства мне как раз не достает, поэтому я и беру уроки у маэстро Тициана, но, не имея возможности их оплатить, позирую для его картин. На ее лицо легла тень тревоги.

— Живопись занятие дорогостоящее, — продолжала она, — а брать плату за свои работы я не могу, пока не принята в Академию. И вряд ли это когда-нибудь случится. Увы, женщинам в Академии не рады.

Лаура кивнула в сторону картины:

— Посмотрите, мужчину я расположила позади женщины.

— Чтобы показать почтение к ней?

— Чтобы скрыть, что я не умею рисовать мужчин!

Заметив недоумение во взгляде Сандро, она усмехнулась:

— Видите ли, мне, как женщине, запрещено рисовать обнаженных натурщиков.

— Рад это слышать.

— В вас говорит мужчина, что весьма огорчительно.

Лаура взяла с полки тяжелый альбом и стала перелистывать страницы.

— Туника, например, на изображенном мною мужчине выглядит так, будто долго лежала в сундуке. Помимо мужской анатомии, у меня трудности с перспективой, да и с композицией…

— Позвольте мне взглянуть, — Сандро взял альбом и, пока Лаура перечисляла свои недостатки, рассматривал рисунки распускающегося миндального дерева, резвящегося терьера, прачки с плетеной корзиной для белья, колпаков каминных труб и очаровательной надменной африканки.

Он был поражен: Лаура обладала проницательным острым взглядом, способным уловить самое незаметное движение и тончайшее чувство. В свои рисунки она вдохнула жизнь, придав нанесенным на бумагу линиям реальные пространственные формы, подобно чародею, касанием волшебной палочки оживляющему разные предметы.

Внимание Сандро привлекло изображение молодой женщины, склонившейся над столом с карандашом в руке. Уродливая, с торчащим позади горбом и лицом, искривленным болью, она, казалось, светилась изнутри, совершенно поглощенная своим занятием. Лаура не смеялась над ее уродством и не ужасалась ему. Она изобразила горбунью с чувством глубокого сострадания.

— Это Магдалена. Послушница из монастыря. Мы с ней дружим с детских лет.

Художница перевернула лист, а на следующем оказалась необычно красивая пожилая женщина в монашеской одежде.

— А это ее мать, Челестина.

— Монахиня? Она вдова?

— Не думаю. Челестина никогда не говорила, кто отец Магдалены. Поговаривают, это ее духовник.

— А что это за склянки перед ней?

— Сестра Челестина — алхимик.

— Необычное занятие для монахини, — заметил Сандро.

— Вы не любите ничего необычного, верно, мой господин? — спросила Лаура.

Дожидаться ответа она не стала и продолжила:

— Порой целыми днями Челесгина смешивает для маэстро Тициана краски. Иногда такое получается! Однажды случился взрыв и загорелось все правое крыло здания. Челестину бы, наверное, прогнали из монастыря, но у нее есть покровитель, делающий щедрые пожертвования на нужды обители, однако имени его никто не знает.

— Когда вы покинули монастырь, Лаура?