Первое танго в Париже: Привилегия для Эдисона - Мария М. Павлова Страница 3

— Руководящие указания сверху? — откликнулась Маша. — Не свались там, Шаляпин!

— Что ты понимаешь, женщина! Глянула бы отсюда, еще бы и не то спела! Эх, жаль, не видишь… «Перси, полные томленьем, и ярко-красные ланиты»… э-э-э… в количестве… э-э-э… двух штук каждого наименования.

— Ну вот! Я из-за тебя муки мало насыпала. Тесто жидкое. Перестанешь меня отвлекать?

— Я, между прочим, никогда не отрицал в-ведущей р-роли женщины в современном обществе, — заявил Павел с высоты птичьего полета. — В основе российского менталитета лежит глубокое уважение к женщине как к матери… э-э-э… жене и э-э-э… боевой, стало быть, подруге… — Он уселся на верхнюю ступеньку и подобрал ноги. Маша осторожно и мстительно-любовно тряхнула мокрой кистью, посылая кверху веер холодных брызг. Павел взвыл, изобразив поверженного стрелой амура. Полы его халата снова распахнулись.

Маша прислонилась к лесенке и устремила взор в полумрак халата.

— Перси, говоришь? — подала она снизу умильный голосок. — Значит, перси…

Павел уловил грудные вкрадчивые нотки и воодушевился:

— Кто чем богат, тот тому и рад. — Усилием воли он поборол в себе желание немедленно спуститься вниз. — «Зацелую допьяну-у-у, изомну-у-у, как цвет…» — охолонул он себя поэтическим пассажем, выразительно глядя на жену. Та, не дослушав, метнулась к зашипевшей плите.

— Да ну же, Пашка! Быть нам сегодня голодными!

— Только не это, о дева кухни! Допрежь всего еда, питающая мышцы!

— И кости… — не осталась в долгу Маша и, демонстрируя непротивление по Толстому, начала ложечкой быстро-быстро забрасывать в бульон тесто. Закончив, она помешала будущий суп и прикрыла кастрюлю крышкой. По кухне поплыл одуряющий запах. Павел тоскливо вздохнул и, поудобнее угнездившись на стремянке, начал перебирать какие-то старые тетрадки.

— Маша, послушай! — снова подал он голос через четверть часа. Маша металлическим молоточком грохотала по пластинкам мяса на разделочной доске и не услышала призыва. — Да слушай же! Слушай, что тут написано! — Маша подняла голову. Лицо ее разрумянилось, и Павел снова залюбовался им. Но на этот раз его ничто не отвлекло от магистральной темы размышлений. — Вроде как это наша… прапра- и еще там чего-то… бабушка пишет! Невероятно! Тут выходит, что я — прямой потомок Томаса Альвы Эдисона! — И, волнуясь, Павел начал излагать превратности судьбы своего однофамильца, технолога первого разряда, жившего еще при царе.

— Бери-ка эти древности и спускайся, — скомандовала Маша. — Что ты говоришь? Кто там кому кем приходился? И вообще, суп готов… Наливать?

— Еще спрашиваешь! — Бросив тетрадки, Павел кубарем скатился к столу.

Маша разлила по тарелкам суп. Павел, потрясая ложкой, как флагом, с подъемом произнес:

— Совместное приготовление пищи укрепляет брак и улучшает климат в семье!

— За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? — рассмеялась Маша.

— Ты прирожденный повар!

— А ты еще говорил, что я прирожденная одалиска… — Маша провокационно пошевелила плечиком.

— И продолжаю это утверждать. Одно другому не мешает… — работая ложкой, заверил ее супруг.

Трапеза удалась на славу.

Прихлебывая чай, Маша заметила:

— Стихи ты читаешь тонко и одухотворенно. А что с прозой, в особенности мемуарной?

— Пусть не ползает муха сомненья по блюду твоего разума! — завернул Павел и, отставив кружку с чаем, полез на стремянку. — Ох ты… да тут пошло по-французски! И бледно очень. — Он замолчал, шевеля губами. — Знаешь, понятные слова тоже есть! Эх, где наша не пропадала, попробую разобрать. За стиль не ручаюсь, но постараюсь соответствовать.

Усевшись поудобнее на верхней ступеньке и разложив на коленях листки, он начал читать другую тетрадь. Маша уютно устроилась в кресле. Слушая, она рисовала на листе бумаги квадратики и треугольнички, что-то отмечая. Иногда она просила Павла перечитать некоторые места и задумчиво подпирала рукой подбородок.

— Там, кажется, еще одна тетрадка была, потолще! — в азарте воскликнула Маша через час, когда Павел умолк. — Спускайся! С чемоданом! — И, когда Павел спустился с ним вниз, нетерпеливо завладела фанерным кладом.

Раскрыв чемодан, она ухватила самую толстую тетрадь и потянула за краешек. Видимо, ее никто раньше не брал в руки. Страницы слиплись, и края тетрадки неровно разбухли. Маша осторожно поддела ногтем рыхлый обрез и попыталась разлепить страницы. Павел помогал ей, придерживая руками утолки переплета. Похоже на старинный дневник! Неожиданно тетрадь выскользнула у них из рук и шлепнулась торцом вниз. Обложка разошлась, открыв внутренность с вырезанным посередине, в толще листов, углублением. Оттуда выпал небольшой мешочек из темной ткани.

— Ух-х-х ты… это не дневник вовсе, это тайник… — оторопел Павел.

— Что-о-о это? — Маша осторожно подняла мешочек с полу, поднесла поближе к глазам и даже зачем-то понюхала. Павел наклонился к мешочку и тоже понюхал. Мешочек пахнул пылью и чем-то неизвестным, таинственным.

— Подожди-ка… что его нюхать-то… — Маша положила находку на стол и осторожно потянула за тесьму. Перевернула, вытряхивая на салфетку содержимое. Из мешочка выскользнул необычный по форме предмет. Тускло блестящий, мягких очертаний. Медальон! Настоящий старинный медальон!

— Золотой, что ли? — спросил Павел, касаясь лбом Машиной челки. На плите за их спиной тоненько засвистел чайник.

— Похоже на то!

Уголком мешочка Маша протерла медальон. Приглядевшись, они разобрали на заблестевшей поверхности три буквы старинной вязью — «ТАЕ».

— Томас Альва Эдисон? — выдохнула Маша.

Павел надел очки и потянул украшение к себе:

— Интересно, он открывается?

Маша внимательно осмотрела вещицу:

— Кажется, нет. Просто медальон, с надписью…

Повертев немного в руках занятную вещицу, они спрятали ее обратно.

— Давай дальше почитаем! Может, что-нибудь узнаем? Детектив какой-то! Тебе налить еще чаю? Ну и ужин сегодня! Просто вечер семейных тайн!

— Чаю, конечно же, налить! Ибо никаким тайнам не повредит свежезаваренный «Сивый граф».

— «Пэр Грей»? — хихикнула Маша. — На, пей, эсквайр…

Хмыкнув по поводу эсквайра (а что, все может быть, дневник-то они еще не дочитали!), Павел, вдохновившись парой глотков распространяющей аромат бергамота жидкости, приготовился читать. Подперев кулачками подбородок, Маша смотрела на него во все глаза.

«…Томас очень смутился, когда увидел меня. Я тогда еще не знала, что мы полюбим друг друга и я покину Россию навсегда. Прошло два дня. Мой брат Александр занимался оформлением бумаг в присутствии. Томас, расстроенный русской неспешностью, сильно нервничал и целыми днями готов был ходить из утла в угол по нашей петербургской гостиной. Он побывал на нескольких приемах и званых ужинах, о коих отозвался очень сдержанно. Видимо, санкт-петербургский свет пришелся ему не по вкусу. Он замыслил начать производство электрических моторов, в которых Европа очень нуждалась. Здесь, в России, он не видел такой возможности, потому его нетерпение поскорее вернуться в Новый Свет было понятно Александру. Моя роль состояла в том, чтобы отвлечь господина Эдисона от бремени ожидания. Я старалась показать ему новую петербургскую архитектуру маэстро Росси и зеленые насаждения на Заячьем острове».