Награда - Даниэла Стил Страница 3

В декабре 1940-го, через полгода после оккупации немцами Франции, Гаэль де Барбе исполнилось шестнадцать. Она жила с родителями в фамильном поместье в Валансене близ Лиона. Брат Тома был на два года ее старше и учился в Парижской политехнической школе.

С начала войны жизнь становилась все труднее: оккупация ложилась на всех тяжким бременем. Брат писал, что в Париже полно немецких войск, нацисты ввели для парижан строжайшие правила, комендантский час начинался в восемь вечера. Повсюду разместили блокпосты, и жители старше шестнадцати лет должны были всегда иметь при себе удостоверение личности. В октябре вышел указ о статусе евреев, из которого стало ясно, как относятся к ним оккупанты: многие, вернее, большинство французских граждан еврейского происхождения потеряли работу, были изгнаны из армии, лишились правительственных постов; журналисты-евреи подпали под запрет на профессию; студентов-евреев исключали из университетов. И это не говоря об арестах без всяких причин «нежелательных элементов». В сельской местности устраивались лагеря для интернированных, где содержались еврейские семьи, предприятия, магазины и дома которых были конфискованы немцами. Во многих городах царила атмосфера страха и тревоги, но в окрестностях Лиона все было более-менее спокойно — здесь евреев преследовали не так рьяно, как в Париже. Отец строго-настрого наказал Гаэль не задерживаться по пути из школы домой и не разговаривать с солдатами, хотя в документах и было указано, что она католичка. Семья Барбе относилась к аристократам и жила в этой округе триста лет, так что оккупанты предпочитали ее не трогать. Отец по-прежнему управлял поместьем и фермами арендаторов: с самыми богатыми лионскими евреями немцы не ссорились. Но все же однажды он сказал Гаэль, что они поступят мудро, если уедут до того, как начнутся неприятности.

Все происходившее казалось нереальным: поверить в него было трудно, — но с их знакомыми евреями пока ничего не случилось.

Ближайшей подругой Гаэль была Ребекка Фельдман, дочь уважаемого и очень богатого местного банкира. Их семья когда-то приехала из Германии, но, поскольку жили здесь на протяжении трех поколений, Фельдманы считали, что бояться им нечего. Гаэль передала Ребекке слова отца. Та сказала, что вместе с родителями обсуждала положение, но ее отец ничуть не обеспокоился. Мало того, некоторые германские офицеры даже положили деньги в его банк. Хоть до жителей и доходили слухи, что в других городах еврейские семьи победнее выгоняли из домов, что повсюду строились лагеря для интернированных лиц, ни Гаэль, ни Ребекка не знали никого, кто был отослан в лагерь. Пока что дело ограничивалось только шепотками да сплетнями.

Ни для кого не было секретом, что Фельдманы куда состоятельнее Барбе, состояние которых с годами постепенно таяло. Гаэль подслушала, как отец говорил, что они богаты землями и бедны наличными, но все необходимое у них было, а поместье по-прежнему оставалось одним из самых красивых в округе. Если не считать предупреждения родителей не вступать в разговоры с военными, Гаэль ни в чем не знала запретов, по-прежнему ездила в школу на велосипеде и останавливалась по пути, чтобы встретиться с Ребеккой. Гаэль всегда старалась выехать из дому пораньше, чтобы провести несколько минут на кухне Фельдманов, где кухарка и две горничные подавали девочкам свежие круассаны, бриоши и булочки с начинкой из расплавленного шоколада и всегда давали им в школу несколько лишних.

У Ребекки было двое младших братьев: двенадцати и четырнадцати лет — и пятилетняя сестра Лотта, которую сама Ребекка считала надоедливым отродьем, зато Гаэль обожала малышку, а та, в свою очередь, боготворила девушку. Братья Ребекки ходили в ту же школу, что и она. У Фельдманов был большой дом, конечно, не такой, как поместье Барбе, зато куда более роскошный: с прекрасной мебелью, безделушками и предметами искусства. Мать Ребекки покупала модную одежду в Париже, носила драгоценности и меха. Гаэль любила ходить к подруге, и там ее всегда встречали очень приветливо. Ее собственная мать была скромной, более сдержанной и даже строгой, поэтому Гаэль предпочитала проводить время в доме Ребекки, где было куда веселее, чем в собственном.

До своего отъезда в университет Тома вел себя как мальчишка и вечно дразнил девушек, но в последний год очень изменился, стал серьезнее, и причиной тому была оккупация. Они с отцом часами беседовали о положении в стране, и когда Тома бывал дома, время с Гаэль он почти не проводил, считая ее еще ребенком.

За две недели до Рождества Гаэль, как обычно, по пути в школу отправилась к Ребекке, но, обогнув поворот, за которым можно было увидеть дом Фельдманов, заметила у ворот два полицейских грузовика и нескольких жандармов. Гаэль притормозила, пытаясь понять, что происходит, и тут жандармы выволокли из дома отца Ребекки. За ним тащили его жену, пытавшуюся удержать за руку вопившую от страха Лотту. Мальчиков жандармы просто столкнули с лестницы, и бедняги кубарем полетели вниз. Потом Гаэль увидела Ребекку с распущенными светлыми волосами, развевавшимися на ветру: у девушки, видимо, не было времени их заплести. Один из солдат, словно тряпичную куклу, швырнул ее в грузовик — такая она была маленькая и худенькая. Про Ребекку и Гаэль в школе часто говорили, что они похожи как сестры, только Гаэль повыше. В ту секунду, когда жандарм схватил девушку, глаза ее и Гаэль встретились, но Ребекку швырнули в грузовик, и она исчезла из виду. Один из жандармов сорвал с головы мсье Фельдмана элегантную шляпу, бросил на землю и растоптал, усмехнувшись:

— Там тебе шляпа не понадобится!

Сердце Гаэль колотилось так, что было трудно дышать. Она в ужасе наблюдала за происходящим, не смея приблизиться и не зная что делать.