Паутина чужих желаний - Татьяна Корсакова Страница 3

– Раиса Ивановна, вы бы мне не мешали, мне надо посмотреть, убедиться... – Чьи-то пальцы коснулись моего лица, не грубо, но и не особо церемонясь, потянули вверх веко – в глаз тут же ударил яркий луч света, резанул по сетчатке, выжег дырку в мозгу.

– А-а-а! – Я заорала и дернулась, хотела еще отпихнуть наглую лапу, но не смогла – что-то не то творилось с моими собственными руками, не слушались они меня. – Руки убери, урод! – И с голосом не то: мой громкий и звонкий, а этот какой-то странный, комариный писк, а не голос.

– Спокойно, Ева Александровна, не надо так нервничать, свет я сейчас уберу. Одну секундочку.

Не обманул, свет убрал и лапы заодно. Но глаза я все равно открывать не стану, хватит мне одной дырки в мозгу.

– Ева Александровна, вы бы открыли глаза. Обещаю, больно не будет.

Обещает он! Да только я не из тех, кто верит обещаниям. Я вообще ничему не верю: ничему и никому.

– Евочка, солнышко, ну открой глазки, ну посмотри на нас с доктором! – В женском голосе слезы. Чего это она из-за меня так убивается? И кто она вообще такая? Может, и в самом деле больно не будет? Любопытно же...

Доктор обманул, но не сильно. В том смысле, что боль была, но вполне терпимая, к такой привыкнуть – раз плюнуть.

– Вот и умница, хорошая девочка. – У доктора странное лицо: большое, круглое, с размытыми чертами. Я поморгала, но картинка сделалась лишь немногим четче. Что-то не то у меня с глазами, кажется, я хуже видеть стала. Стоп, а что еще у меня не в порядке?

Попытку сесть доктор пресек на корню, положил ладони мне на плечи, легонько надавил.

– Тихо-тихо. Ишь, какая прыткая! Месяц между небом и землей болталась, а тут гляди ж ты: не успела глаза открыть, а уже бежать собирается.

Кто это месяц между небом и землей болтался? Я болталась?!

– Евочка, как же я рада, девочка моя! – Женщина, уже немолодая, с уложенными в аккуратную прическу пепельно-серыми волосами и испещренным морщинами худым лицом, совершенно незнакомая. В линялых голубых глазах – слезы, в натруженных руках – платочек.

– Вы кто? – Говорить тяжело, потому что во рту сушь невероятная. Наверное, из-за этого собственный голос кажется чужим.

– Я кто? – Женщина испуганно прижала руку с платочком к груди. – Евочка, деточка, я же Рая – экономка твоя.

Экономка? Да у меня отродясь экономок не водилось.

– Евочка, ты меня не помнишь, да? – Женщина, считающая себя моей экономкой, схватила доктора за рукав халата и спросила с отчаянием в голосе: – Доктор, что же это такое?

– Раиса Ивановна, не волнуйтесь. – Доктор мягко, но настойчиво оттер ее от моей кровати, посмотрел на меня лишь самую малость озабоченно. – Ева Александровна, вы можете с нами поговорить?

Глупый вопрос, я ведь с ними и так уже разговариваю.

– Могу. – Я попробовала кивнуть головой, и больничная палата сразу качнулась и поплыла.

– Вот и чудненько! – Глаза доктора, неожиданно маленькие для такого большого лица, радостно блеснули. – Вы помните, что с вами приключилось?

Приключилось... Кранты со мной приключились – вот что! Села не в то время и не в ту машину, попала в аварию, думала, что умерла, а оказалось, месяц в отключке провалялась.

– Помню, я попала в аварию. – На женщину, испуганно мнущую носовой платок, я старалась не смотреть. Может, она и не реальная вовсе. Может, у меня галлюцинации – последствия черепно-мозговой травмы. Ведь наверняка у меня была черепно-мозговая травма, если голова даже спустя месяц раскалывается. Интересно, а доктор настоящий или тоже глюк? Для глюка он какой-то слишком осязаемый.

– Замечательно! – чему-то обрадовался доктор. – В смысле, замечательно, что вы это помните, – тут же поправился он. – А вот Раису Ивановну нисколечко не помните?

– Нисколечко.

– А Севочку? – подала голос женщина. – Севочку тоже не помнишь? Евочка, да как же так, ты же Севочку так любила!

Евочка-Севочка... Никого не помню! Ни-ко-го!

– Амнезия, – доктор потер пухлые ладошки, – банальная ретроградная амнезия. Так иногда случается после черепно-мозговых травм.

Амнезия. Слово знакомое, с неприятным кислым привкусом. Интересно, если у меня амнезия, то почему я помню, как она называется? И вообще, маму помню, отчимов своих, всех четверых, помню, Вовку Козырева помню, а экономку Раю – нет. Избирательная какая-то амнезия.

Я уже хотела было спросить об этой избирательности, но у Раисы Ивановны зазвонил мобильный.

– Да, Амалия, я вас слушаю. – Лицо моей новообретенной экономки вдруг поплыло, сделалось каким-то невыразительным и скучным. Скуку эту оживлял лишь злой огонек в глазах. Огонек подсветил их, добавил красок, сделал молодыми и красивыми. – Я в клинике, Амалия, где ж мне еще быть в такое время! А вот и не глупости! Вовсе не глупости! – Раиса Ивановна посмотрела на меня немного испуганно и понизила голос до громкого шепота: – Евочка в себя пришла. А вот так, взяла и пришла! Амалия, вы уж меня извините, не могу я сейчас говорить, домой приеду, все расскажу. А хотите, сами в клинику заедьте, а то за месяц были только один раз...

Любопытно, что ответила на столь пламенную речь Амалия (кстати, это имя мне тоже ни о чем не говорит)? Если верить собственным глазам, то какую-нибудь гадость, потому что Раиса Ивановна обиженно поджала губы, а мобильный с непонятным раздражением зашвырнула в сумочку.

– Прости, Евочка, – сказала Раиса Ивановна извиняющимся голосом, – не удержалась. Это Амалия звонила... – Она всмотрелась в мое лицо и спросила без особой, впрочем, надежды: – Амалию ты тоже не помнишь?

– Не помню, – подтвердила я.

– Ну, будь моя воля, я б ее тоже забыла, – проворчала Раиса Ивановна. – Амалия – последняя жена Александра Петровича, твоего покойного отца.

Интересное кино – последняя жена моего покойного отца! Нет, я, конечно, не маленькая, понимаю, что у меня есть настоящий папенька – предшественник многочисленных отчимов. Вот только представляла я его себе чем-то весьма условным и безликим – так, набор паспортных данных, а не живой человек. А тут, оказывается, у меня не только папенька имеется, то есть имелся, но еще и мачеха. Мало мне отчимов...

– И что она? Нет, ну в самом деле интересно, чем моя мачеха так насолила моей экономке.

– Она не верит, что ты выздоровела, – вздохнула Раиса Ивановна.

– А я выздоровела? – Вопрос этот я задала не экономке, а доктору. Раньше следовало его задать, сразу, как только отворила ту резную дверцу, да как-то боязно было. И до сих пор, честно говоря, боязно. Вижу, руки-ноги вроде целы, голова на месте. Осталось узнать, насколько хорошо все это добро функционирует.

– Еще нет, – доктор почесал кончик мясистого носа, – но, принимая во внимание ваш бойцовский характер, можно надеяться, что реабилитационный период пройдет быстро.