Избранник Евы - Наталья Нестерова Страница 3

Первый мой «прокол» (словечко Избранника) случился, когда в компании его друзей кто-то презрительно отозвался о гермафродитах. Я не к месту блеснула эрудицией.

— Греки владели знаниями о двойной природе человеческого существа уже на стадии эмбриона. В четвертой книге «Метаморфоз» Овидий, — вспомнила я дошедшее до их дней произведение, — подробно рассказывает об удивительно красивом пятнадцатилетнем мальчике, к которому воспылала любовью Салмакида — нимфа источника в Карий. Она затащила мальчика в воду и принудила к соитию. Не желая быть разлученной с возлюбленным, она умолила богов обратить их сплетенные тела в одно…

Тут бы мне и заткнуться, обратить внимание на смущенные лица собеседников, но я воспевала Гермафродита, живописала его влияние на культы и обряды:

— В Греции, в Спарте на свадьбе невеста надевала мужской наряд, а жених — женский. Жрецы Геракла на острове Кос носили женское платье. В Аргосе каждый год проводился праздник, во время которого мужчины и женщины менялись одеждами. Статуи, картины, барельефы с изображением Гермафродита, особенно спящего, прелестны. Это юноша с роскошными женскими бедрами и мужскими гениталиями. Побывайте в галерее Уффици во Флоренции, в парижском Лувре, в ленинградском Эрмитаже…

В Ленинграде наши приятели могли побывать, но во Флоренции? Заграница была для них так же далека, как Луна.

Хорошо еще, что я не упомянула о своих любимых барельефах с танцующими гермафродитами. Они, двуполые существа, изображались с поднятыми краями одежды, чтобы привлечь внимание к напряженному члену…

Произнеси я, провинциальная первокурсница, «напряженный член», и друзья (что главное — Избранник) были бы шокированы моей распущенностью. Пуританская стыдливость входила в обязательные девичьи достоинства. Какая глупость! Видели бы они фаллические шествия, конкурсы скульпторов на изваяние самого красивого корня жизни!

А в тот момент Избранник ласково погладил меня по головке, приобнял и хитро подмигнул присутствующим:

— Лена, — (так он меня звал при чужих, Ева — казалось ему «обнаженным» именем) — сейчас проходит в университете Античность. Хорошо учится.

Мол, с девочки взятки гладки — начиталась, впечатлилась, не судите строго. Пронесло!

Во второй раз, тоже во время кухонного диспута (лучшие разговоры почему-то велись исключительно рядом с кастрюлями, но ведь можно сказать и иначе — у очага), друг Избранника насмешливо назвал популярную актрису гетерой. По лицам пробежала гримаса презрительной усмешки. Я не могла стерпеть! Моя мама до встречи с папой, со своим Избранником, была гетерой! Да вы мне назовите хоть одного выдающегося деятеля Эллады, в жизни которого гетера не сыграла решающую роль! Моя мама столько жертвовала в храм Афродиты, что ей, моей маме, поставили десять памятных скульптур! А кто были матроны? Клуши, опутанные запретами, — экономки, кухарки, няньки, которым и выйти из дому без сопровождения запрещалось! Правда, мама после моего и через три года брата Тарения рождений превратилась в матрону. Для чужих глаз! А для своих, для семьи, осталась обворожительной и остроумной красавицей. Эти три качества — обаяние, ум и красота — главные для гетеры, но никак не для замужней дамы.

Я тогда разозлилась и выдала речь про историческую роль и значение гетер. Поведала о храмовой проституции. Последнее было уж совершенно лишним. Избранник потемнел лицом, кое-как свел мои пылкие речи к шутке. А потом, наедине, удрученный, словно дурную болезнь у меня обнаруживший, повел речь о том, что изучение истории плохо на меня влияет, не лучше ли перейти на другой факультет, например филологический… Я поклялась, что оставлю Древнюю Грецию в покое и буду специализироваться на истории Франции.

Ах, как жаль, что нельзя с самым дорогим человеком быть абсолютно искренней и открытой! Нельзя! И простая бытовая жизнь без лукавства не обходится (о чем ниже)!

В свое оправдание скажу, что науку держать язык за зубами я усвоила. И как ни подмывало меня встать на защиту однополой любви (естественной и красивой во времена моих родителей), при брезгливых упоминаниях о гомосексуалистах я помалкивала.

Мне очень-очень нравились современники Избранника. Они были… Вынуждена употребить слова с негативной окраской… Тупыми и ограниченными… Не судите быстро! Ребенок, который подходит к паровозу, не понимает принципов работы парового котла, ребенок туп и ограничен в знании. И в то же время для нас ребенок — это источник благости. А паровоз его веселит как громадная игрушка. Отшельник, питающийся травками-муравками, десять лет в землянке мерзнущий, ничего не смыслящий в реалиях городского бытия, наставляет паломников на праведный путь. Да что он понимает в прибавочной стоимости и закладных на имущество? Но — слушают, внимают, верят! И правильно делают!

Так и люди страны СССР, дети и отшельники в одной упаковке. Они безбожники, потому что верят в государство, которое примет их в октябрята-пионеры-комсомольцы, даст им образование, квартиру, устроит на работу, положит в больницу при хвори, отправит в санаторий для долечивания, в положенный возраст назначит пенсию, на которую можно сносно существовать и даже отстегивать внукам. Их память о былых лишениях очень остра. Моя свекровь на генном уровне впитала от своей мамы и бабушки страх перед войнами и голодом. Чудная женщина, моя свекровь, мама Избранника, при ухудшении международной обстановки делала запасы соли, сахара, спичек, консервов. Бедненькая и скромненькая жизнь в тесных квартирках в сравнении с военным лихолетьем воспринималась райской благодатью. И если бы граждане СССР узнали, какие колоссальные суммы уходят на гонку вооружений, как перекошена экономика страны в милитаризм, они бы, граждане, единодушно поддержали курс партии и правительства. Искренне, а не по привычке, как обычно. Лишь бы не было войны!

Для меня это было странно, так как войны я считала естественной составляющей исторического процесса. И еще две взаимосвязанные вещи меня раздражали в социализме — очереди и дефицит. Очереди — всюду: в магазинах, в парикмахерской, в поликлинике, в прачечной, в обувной мастерской… Треть жизни требовалось провести в очередях за доступным хлебом и дефицитным сыром, что меня, конечно, не устраивало. Подсмотрела, как действуют самые ловкие и ушлые женщины. Они получали дефицитные товары и услуги в обход очередей — по знакомству, как говорилось — по блату. Хотя «блатной» — синоним уголовника, ни о каких нарушениях юридических законов речь не шла. Со временем я обросла «блатом» — знакомыми в мясном, бакалейном, овощном, галантерейном и прочих магазинах, в парикмахерской, химчистке и других заведениях, как их называли, службы быта. Разве это не чудно? Быт скромнейший, но у него есть службы! И самое поразительное: я добивалась меньших результатов, чем иные женщины безо всякого колдовства. Им доставались финские зимние сапоги, а мне — югославские, мне перепадало красной икры, а они выставляли на праздничный стол черную. Так что о преимуществах чародейства перед природной сметкой можно еще поспорить.

Описывать прелести семейной жизни не стану. Да это еще никому и не удалось. Даже классик русской литературы косвенно признался в бессилии, заявив, что все счастливые пары похожи друг на друга. Хотя ничего не бывает в жизни одинаковым — ни двух глотков воды, ни двух вздохов. Что уж тут говорить о человеческих отношениях.