Я все равно тебя дождусь! - Евгения Перова Страница 3

– Я бы вас запомнила, мне кажется, – ответила Лида и тут же покраснела, потому что прозвучало так, словно она сама с ним заигрывает.

– Странное ощущение это дежавю, правда? Ладно, пойду к народу. Еще увидимся.

И Марк ушел, а Лида склонилась над очередным артефактом, с трудом удержавшись, чтобы не оглянуться ему вслед. «Вот черт его побери! – мрачно думала Лида. – Как он это делает?! Строишь-строишь бастионы и крепостные стены, а тут прискачет принц на черном коне – и все, конец Золушке! Не-ет, я не дамся. Мне совсем не надо в него влюбляться, еще не хватало. У него есть своя собственная принцесса, так что, Михайлова, ты свободна. Ты нисколько ему не понравилась, успокойся. А не можешь – иди, посмотри в зеркало на свой унылый нос! А еще лучше – вспомни, что сказал твой любимый Захарчик: «Постная дура, доска-тоска, полезная зануда!» Тебе мало было?!» И, довольно успешно приведя себя в чувство, Лида тоже отправилась к народу.

В тот же вечер, когда Лида читала, сидя за длинным обеденным столом под тусклой лампочкой, покачивающейся на ветерке, Марк подошел к ней и сел напротив:

– Привет!

Лида невольно улыбнулась – невозможно было не улыбаться, глядя на него.

– Что вы читаете?

Лида показала – Марк присвистнул:

– По-английски читаете?! Здорово!

– Я английскую спецшколу закончила.

– А почему вы решили стать археологом?

Лида видела, что ему на самом деле интересно.

– У меня отец был археологом, ну и… как-то так.

– Был?

– Он умер в конце февраля. Внезапно.

– Инфаркт?

– Да, сердце.

– Горе! А мой отец болеет. – Марк вздохнул. – Очень тяжело. Перспектив никаких. Недолго осталось. Я вырвался на пару дней, там мама с ним…

– Рак?

– Да.

Лида молча смотрела на Марка – она не знала, что говорить, да и вообще не очень умела утешать. У него было серьезное лицо, и разговаривал он с Лидой совсем не так, как с экспедиционными девицами: Лиде все время казалось, что Марк посмеивается про себя, глядя, как они лезут из кожи, чтобы привлечь его интерес.

– Даже не знаю, что хуже, – произнесла она задумчиво. – Когда человек мгновенно уходит или когда ты знаешь, что должно случиться…

– Для того, кто уходит, конечно, лучше мгновенно. Без мучений. А для остающихся… Не знаю. Все равно до конца невозможно в это поверить. В прошлом году сестра папина умерла, тетя Даша. Долгая жизнь, восемьдесят семь лет, а все равно – горе. Она хорошая была, добрая. Вот тетка Рая, та суровая. Ей девяносто два! Но в полном рассудке, газеты читает, политикой интересуется.

– Сколько же у тебя теток?!

Марк мгновенно отметил это ее невольное «ты», но не подал виду.

– Семеро.

– Да ты что!

– У отца еще трое братьев было. Большая семья. Он – младший.

– И что, вы все вместе жили, что ли?!

– Да нет, что ты! Я вообще-то и не застал половину – кто на войне погиб, кто так. И тетя Даша с нами только последние пять лет жила – одинокая была, без детей. У нас дом огромный, все время кто-нибудь жил, то родственники, то друзья.

– А кто твой отец?

– Работник милиции. – Марк как-то помрачнел, и Лида подумала: «Что я вдруг полезла с расспросами? Вот дура!»

Они молча смотрели друг на друга, и Лиде казалось, что в пространстве вокруг них строится какая-то призрачная конструкция, невидимая паутина, связывающая их друг с другом все крепче и крепче. Она кашлянула, пытаясь избавиться от наваждения, и спросила:

– А ты что реставрируешь?

– Масляную живопись. Картины. А так вообще все могу: мебель, фарфор. А что делать? Приходится.

– Ничего в этом не понимаю.

– Ты знаешь, это чем-то похоже на археологию. Только в микроскопическом масштабе.

– Реставрация картин? И чем?

– Ну вот смотри – раскоп, да? Вы снимаете наслоения, делаете стратиграфию, всякое такое. А представь себе картину или икону – там же тоже много разных слоев: холст, грунт – а бывает грунт многослойный, имприматура – это такой цветной грунт, потом рисунок может быть на холсте подготовительный, правильно? Дальше – красочный слой, он тоже разный бывает, лессировки, лак…

Лида заслушалась: Марк так увлекся!

– А еще бывают записи – знаешь, что это?

– Записи?

– Это не то что ручкой по бумаге, это краской по авторской живописи, понимаешь? Кто-то другой взял и записал: может, авторская живопись повредилась как-то, может, для продажи взял да «улучшил».

– Но это же подделка, нет?

– Вот видишь, ты понимаешь! Реставратору надо сообразить, где – автор, где – поздние записи, и что-то удалить, а что-то, может быть, и оставить. Собрать в единое целое. В живописи много загадок, очень интересно. Иногда на рентгене такое видно, что только удивляешься. Вот я был на конференции в Москве, так представляешь, какая история: прижизненный портрет Пугачева, он всю жизнь висел в музее на экспозиции, и считалось, что написан поверх портрета Екатерины II. Даже что-то вроде расчистки было сделано, так что лицо ее виднелось из-за плеча Пугачева, а потом провели исследования, и выяснилось, что это вовсе и не Екатерина, а какая-то посторонняя дама, и сам Пугачев написан гораздо позже, в конце XIX века! Или Даная Рембрандта – помнишь, как в Эрмитаже какой-то псих Данаю кислотой облил? Так во время реставрации выяснилось, что…

– Да, интересно! – Лида поднялась, прижимая к груди книжку: ей вдруг стало страшно. Марк разговаривает с ней так, как будто они и правда друзья.

«Ты забыла? У тебя нет друзей. Друзья предают. Всегда. И Марк – он уедет через день и не вспомнит о тебе. А ты будешь собирать себя по кусочкам».

– Поздно уже. Я пойду, пожалуй. Спасибо тебе за… Ну, в общем, спасибо.

Марк проводил ее внимательным взглядом и еще долго сидел в качающемся круге света с задумчивым видом и разглядывал сучки в дощатой столешнице. Потом пошел спать.

А Лида долго не могла заснуть, вспоминая сегодняшний день – она прекрасно видела, как рады Марку мужики, как виснут на нем девицы, как бегают за ним дети, и говорила себе: «Видишь, какой он? Обаятельный, открытый, доброжелательный, искренний. Теплый. И при чем тут ты?! Он слишком хорош! Такие мужчины не обращают внимания на таких мымр, как ты, Михайлова, так что – остынь!» Но сколько Лида ни убеждала себя, что Марк не имеет к ней никакого отношения и не испытывает к ней ничего особенного, что он ведет себя так со всеми, – не помогало. И каждый случайный взгляд, каждое сказанное мимоходом слово, каждое нечаянное прикосновение словно пробивало новую брешь в ее броне.

И если бы она только знала, что этот обаятельный и привлекательный мужчина, этот принц на черном коне думает про нее то же самое: «Остынь, она слишком хороша для тебя. Москвичка, интеллигентка, почти кандидат наук, по-английски вон читает. Отец – известный археолог. А ты кто? Провинциальный реставратор с незадавшейся личной жизнью. Только и умеешь, что обольщать недалеких девиц…»