Париж встречает дождём - Людмила Дюбург Страница 3

Она так любила эту ауру, эти ночные журналистские бдения, едкий юмор, любила своего вальяжного шефа, его кабинетик, где свободным от бумаг был только потолок. Любила наблюдать, как он, окутанный дымом, правит ее материалы, оставляя иногда от оригинала лишь фамилию автора, при этом неизменно, будто извиняясь, говоря: «Чуток подправил». Любила лихорадку при сдаче номера, ее приводили в восхищение оригинальные заголовки, после которых уже не обязательно было читать текст.

И все же постепенно романтизм профессии уступал место коммерции. Журналистика превращалась в бизнес. Редакцию завалили платными заказами. Работать над словом, идеей, стало бессмысленно. Рекламные тексты, скучные и похожие, помогали газете выжить, но читатель уходил. «Игорь, ты хоть материалы свои читаешь?» – в сердцах спросила Вера коллегу по отделу, работая над очередным выпуском. «Я их считаю», – ответ был настолько блестящий в своей махровой откровенности, что Белова поняла одно: всё. Надо бросать. Считать в другом месте. Она писала сама себе и своей семье расписки: «Обещаю уйти сразу после Нового года… после статьи про фармацевтов… кондитеров… репортажа о… интервью с…»

Бумажки складировались, Вера по-прежнему бегала на пресс-конференции, денег катастрофически не хватало, но она не решалась. Если бы не добило последнее: октябрь 1993 года. Расстрел Белого дома (тогда еще его называли Верховным Советом).

Белова не поддержала официальную линию газеты, поражаясь своим коллегам. Такие активные, такие все мегакоммунистические, они вдруг резко перековались в оппозиционных либералов, выступая против того, чему еще вчера прилежно молились. Возглавляя отдел экономики, Белова не лезла в политику, ее тошнило от одной только мысли сидеть на парттусовках. К тому же ей не нравился ни один из лидеров – ни Горбачев, ни тем более Ельцин. Он как-то заходил к ним в редакцию. Маленькие заплывшие глазки, хитрая улыбка. Громовой гнусавый голос. Банальные фразы, которым почему-то придали особое значение. Она ему не верила.

Позже, когда случился этот трагичный конфликт в центре Москвы, Белова поставила под сомнения логику действий власти. Прошла по больницам, познакомилась с ранеными. Ужаснулась. Среди них были совсем подростки… Одному из тех, кто «постоял-посмотрел», ампутировали ногу, мать убивалась: «Как это пережить? Как жить дальше?»

Получив разрешение редактора, Вера написала острый материал. «Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами», – так называлась статья. Заголовком стала фраза Герцена, а уж он-то знал толк в революциях. Материал оказался резонансным, собравшим огромную почту. Одни ее благодарили: «Ну, наконец-то, нашелся журналист, выступивший против президента – убийцы…», другие бомбили за поддержку «депутатов-бандитов», обвиняя в непонимании важности момента, требующего жертв – пусть даже и таких тяжелых. Первых, надо отдать справедливость, было гораздо больше. Но ведь и вторые были!

Редакционный коллектив тоже разделился на два лагеря. Она оказалась в меньшинстве. Критика выплеснулась на страницы своей же газеты. Это стало последней каплей. Однажды, после очередной разгромной статьи одного из «экс-товарищей», сравнившего ее с экзальтированными придурками-кликушами, Белова, придя домой, написала последнюю, окончательную, расписку: «Ухож у. Точка».

* * *

Да уж…

– Всё? В свободное плавание? Уплываешь, значит?

– Ухожу. Ухожу в плавание, – машинально на автомате шлифовала фразу теперь уже бывший журналист.

– Ну ты и авантюристка! – удивлялись друзья.

Точно. Внешне серьезная и благоразумная, Вера по натуре была оптимистическим пессимистом. В ней сочеталось несочетаемое: неуверенность и решительность. Она как бы намеренно взращивала своего двойника: успешного, авантюрного, способного преодолеть свои комплексы. «Распорядочная и честная-пречестная», Вера Белова, как хладнокровный игрок в покер, могла блефануть и настолько увлечься собственным блефом, что сама переставала отличать, где голая правда, а где немножко прикрытая.

С блефа, по сути, все и началось.

Заявившись в марте 1994 года на международный туристский салон, проходивший в Москве на Красной Пресне, в своей абсолютно непрезентабельной, видавшей виды куртке, мокрая от снега, она надеялась только на то, что придуманная заранее легенда выведет, куда надо. Главное – не тушеваться и верить в удачу.

Вера искала укромное местечко, чтобы хоть как-то себя в порядок привести: куртку снять, свитер поправить. И – очутилась рядом с французами.

– Снежана! Комман са ва? [3]– к маленькой брюнетке, стоявшей у стенда «Ринг-вояж» подошел мужчина, и они стали говорить на языке, похожим на югославский, перемежая его с французским.

Брюнетка смеялась, всем видом показывая, что «са ва», то есть «дела» идут в общем неплохо. Заприметив стоявшую в сторонке Веру, успевшую-таки снять мокрую куртку, мужчина спросил по-русски:

– Вы ищете партнеров по Франции? Рекомендую: Снежана Бонжоло. Туроператор «Ринг-вояж».

«Так, ну, со своими легче, все же славяне», – позже она убедится, что выбирать партнеров по национальному признаку – опрометчиво, но это будет позже. А пока Вера попросила югослава побыть переводчиком.

Снежана предлагала групповой тур «Окно в Париж». Программа стандартная: отель, три экскурсии, обязательный полупансион. «Окно» открывало мир путешествий, тот мир, который стал совсем недавно таким близким и реальным, таким доступным и заманчивым, что дух захватывало! Доступность, конечно, была условная, потому что, хотя и стали сбываться мечты, но денег никто не отменял. Рассчитывать надо было на тех, кто, несмотря на общее пролетарское прошлое, уже успел увидеть и даже подкопить первые доллары.

Брюнетка нахваливала свои программы. Вера вспомнила, как они жили вчетвером, с двумя маленькими детьми, в Париже, где-то в районе Бастилии. Двухзвездочный отель, крошечная комната под крышей, со скошенным потолком. Этакое романтичное пристанище либо для поэта, либо для горничной. Каждое утро француженка из дома напротив открывала обычное окно в Париже, трясла скатерть, и крошки сыпались на головы прохожих. Смотреть на француженку стало ритуалом, и та, на третий день пребывания заметив Веру, весело ее поприветствовала, не выпуская скатерти: «Бонжур!» Это было, почти что, единственное французское слово, с которым Вера ринулась на «Ринг-вояж».

– Ваша визитка?

– Сорри, уже нет, все раздала, – она сказала это максимально искренне, пошарив для убедительности в сумке.

Визиток не было, так как попросту не было фирмы. «Эсперанстур» тогда еще не родился. Была лишь «эсперанс» – надежда на его создание.

Визиток не было. Была интуиция. Уловив, что Снежана предлагает за дополнительную плату посещение Евро-Диснейленда, Вера изменила приготовленную байку. Уверенным и одновременно нежнейшим голосом она сказала, что ее фирма занимается отдыхом детей, что у них ассоциация (это слово, подумала она, внушит доверие к «мадам» без визиток), и им бы хотелось включить Диснейленд в программу тура. Под конец она и сама поверила в то, что сочинила, заметив себе, что все же журналистика научила говорить правду дозированно, но вдохновенно.