Самая шикарная свадьба - Анна Богданова Страница 3

– Ой, не знаю! Пожалуй, спрячу я этот твой последний роман.

– Куда?

– «Куда, куда!» – передразнила она меня. – Закопаю в огороде! А ты никому не дари свои авторские экземпляры!

– Да, конечно, – согласилась я и вдруг не своим голосом завопила: – Что будет, если она попадется Власу в руки?! Он узнает, что я, что Кронский, что… – и тут я потеряла дар речи.

– Дошло наконец-то!

– И никакой свадьбы?! А я настроилась, я уже распрощалась со своей свободой, я так привыкла к этому подарку… – И я указала на безымянный палец с золотым кольцом с большим овальным цейлонским сапфиром в середине. – Да и к Власу тоже привыкла… – добавила я. Говорить маме, что я его уже успела полюбить, означало бы признание того, что она была права с самого начала – когда еще в прошлом году настаивала обратить на него внимание как на достойного кандидата в женихи.

– Когда он из Германии-то приедет?

– Должен послезавтра, а там кто его знает…

– Это ж надо! Будущий муж – владелец крупного автосалона, а она: «кто его знает»! Поразительная безответственность! – возмутилась мама, но тут же утешила меня: – Твой Влас тоже не большой охотник до книг.

– Да, но его бабуся!.. Эта любительница любовных романов уж ни за что не пропустит новинку!

– С Олимпиадой Ефремовной, конечно, дело обстоит сложнее, но она такая скупердяйка, что никогда не купит на свои деньги твою книжку, будет у тебя просить.

– И что мне делать?

– А ты ее с любовных романов переключи на детективы. Завали ее книжками своего Кронского!

– Он не мой!

– Давно ли? – вызывающе произнесла она и тут же с неподдельным интересом спросила: – А вообще-то, как он? Ну… Как мужик-то хоть ничего?

– Ма-ам, – смущенно промычала я.

– Ладно, мне кажется, все обойдется, – сказала она, немного успокоившись, и вдруг воскликнула: – Слушай! Но как ты нашу бабуленцию обрисовала! Ха, ха, ха! – мама залилась смехом. – Мисс Двойная Бесконечность! Все эпопеи строчит! Ой, не могу! Нет, а как она над тобой в больнице издевалась, старая хулиганка! Хорошо хоть Власик был рядом. Ну, мне некогда, я побежала, – заключила она.

– Куда это?

– Я теперь внештатно работаю в Фонде защиты животных. Нужно обговорить вопрос насчет отправки кошек из деревни в Германию.

– Ты наконец-то решила избавиться от своих пушистиков?! – удивленно и одновременно обрадованно спросила я.

– Ты в своем уме?! – остолбенела мама. – Наоборот! Я подвизалась подбирать бездомных кошек, держать какое-то время у себя, а потом за ними из фонда раз в две недели в деревню будут присылать машину и отправлять в Германию. Ну, после соответствующей медицинской обработки в ветеринарной клинике. – Последнее предложение прозвучало как довесок.

– А где ты собираешься их держать эти две недели? У тебя у самой их двадцать! – поразилась я.

– Коленька уже начал строить для них домик, – счастливо сказала мама и тут же, спохватившись, воскликнула: – Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю?! Вдруг ты решишь написать продолжение, и я там снова буду выглядеть полной идиоткой. Отныне я с тобой не разговариваю!

– У тебя опять кто-то появился! – воскликнула я, чувствуя, что близка к ее разоблачению. Мамаша схватила сумку и направилась в коридор. – И он из этого самого Фонда защиты! Да? – пытливо спросила, заметив, как у мамы забегали глазки; она и сама почувствовала это, отчего вдобавок залилась краской. – Если нет, чего покраснела? – не унималась я.

– Приливы! Вот доживешь до моего возраста, узнаешь! Все! Все! Все!

– Немедленно поезжай домой! – воскликнула я, но она надула щеки в знак того, что больше ни слова не проронит, что впредь будет молчать со мной как рыба, и, повернувшись на каблуках, гордо вышла из квартиры, оставив после себя пустой холодильник, гору грязной посуды и меня – терзаемую сомнениями и догадками: было ли кожное покраснение лица моей родительницы, а также смущенно бегающие глазки признаками климакса или это проявление того, о чем я думаю?

Мои размышления прервал звонок телефона.

– Корытникова, здравствуй, – официальным тоном проговорила Любочка – она все еще дулась на меня. – Перешли мне свою фотографию и придумай пару строк, почему ты пишешь свои романы. До свидания.

– Постой, постой, Любочка! – воскликнула я.

– Что еще? Возникли какие-то вопросы? – сквозь деловой тон проскользнула нотка желчности и язвительности.

– Как я фотографию-то пошлю?

– Корытникова! У тебя что, в компьютере нет ни одного своего снимка? Не морочь мне голову, перешли по электронной почте. Пока.

– Да нет у меня в компьютере никаких фотографий! – возмущенно воскликнула я.

– А-а… Ну тогда привези.

– Любочка, когда? Когда привезти? – радостно пролепетала я.

– Хочешь, сегодня. Хотя нет, давай завтра в двенадцать, и не опаздывай.

– До свидания, Любочка, – ангельским голосом попрощалась я.

«Все еще обижается! Ну что ж, пускай! Вообще, мне кажется, обижаться – это глупо. Так не приобретешь никакого жизненного опыта. Нужно просто делать выводы из складывающихся ситуаций и поступков окружающих. А может, Любочка и сделала для себя определенный вывод и решила не подпускать меня впредь так близко? Хотя нет. Если бы она соблюдала дистанцию, не называла бы меня «Корытникова». Это как-то фамильярно, высокомерно, унизительно даже – явный признак затаившейся обиды. Вот если б она сделала вывод, то называла бы меня Мария Алексеевна – тут и расстояние соблюдается, и все признаки приличия налицо. Ну да ладно, пусть обижается, если ей так нравится чувствовать себя жертвой», – подумала я и занялась поиском своей лучшей фотографии – ведь отныне она будет красоваться на обложках всех моих еще не написанных книг.

Я выгребла из комода альбомы – большие, бархатные, допотопные, напоминающие энциклопедии и словари; маленькие, толстые, глянцевые, словно поэтические сборники плодовитых поэтов; вместе с ними на пол полетели увесистые свертки – там были фотографии, которые не поместились в альбомы. Я уселась на пол среди вороха снимков, и вдруг мне показалось странным, отчего это Любочка сначала сказала приехать сегодня, но потом внезапно переменила свое решение и перенесла все на завтра, на двенадцать часов? Хотя мне же лучше – есть время найти самую хорошую фотографию. Сначала я принялась разглядывать альбомы. До меня еще было далеко – даже моей мамы не было в проекте, не говоря обо мне.

На самой первой странице – большая фотография, сделанная в начале прошлого века: на фоне Новодевичьего монастыря стоит настоящий паровоз с трубой; на паровозе кто где, сидя или стоя, расположились десятков шесть мужиков с бородами, усами и в фуражках, только один среди них без бороды и фуражки – мой прадед, отец Мисс Бесконечности – выделился для потомков. Сидят чинно, лица такие спокойные, будто бы только что в раю побывали и наперед знают, что снова туда попадут; глаза у них совсем другие – умиротворенные, не как сейчас у людей – беспокойные, тревожные, озабоченные чем-то…