Городской роман - Ольга Дремова Страница 3

До красного диплома Анатолий не дотянул совсем немного. Скорее всего, если бы он поставил перед собой цель заполучить престижную алую книжечку, особых трудов для него это не составило, но, как говорят студенты, лучше иметь красный нос и синий диплом, чем красный диплом и синий нос. Следуя этому неписаному студенческому закону, Анатолий не перенапрягался, засиживаясь над учебниками за полночь и тратя все свободное время на чтение бесценных фолиантов библиотек; наоборот, вкусив все прелести разудалой студенческой жизни, к занятиям он относился постольку-поскольку, поэтому несколько четверок в аттестате являлись скорее закономерностью, чем случайностью.

У Светланы дела обстояли сложнее. Уделяя методикам и теориям массу внимания, она выкладывалась целиком, не жалея на учебу ни времени, ни сил, но ее результаты были намного скромнее, чем блестящие оценки мужа. Несмотря на то что он слыл лентяем и лоботрясом в целом, сдача экзаменов для него была своего рода экстремальным развлечением, против которого он ничего не имел. На зависть всей группе, на отчаянном бреющем полете, он вписывался в двери аудитории, где шел экзамен, и уже через полчаса, а то и меньше выходил обратно, победно размахивая зачеткой и сияя, словно именинник.

Иногда сдача зачета Нестеровым превращалась в анекдот, который бродил по факультету многие годы. Уже были забыты имена участников, уже толком никто не мог сказать, когда и где произошел этот случай, но сама история была жива, окрыляя романтическим ореолом заманчивую жизнь студенчества. Переводя беседу в удобное для себя русло, Нестеров умел околдовать собеседника особой аурой слов, так притягивающей к нему окружающих, и даже однажды, совершенно незаметно для себя, получил зачет по английскому, хотя со школы знаком был только с французским, да и то не близко.

Из-за троек в дипломе Света попадала под распределение в другой город, обязательная отработка педагогической повинности где-нибудь в глубокой тьмутаракани висела над ней, словно дамоклов меч, обещая напрочь испортить несколько ближайших лет. Наверное, все так бы и сложилось, но почти сразу по окончании института Света ушла в декрет с дочерью Аленой, а Толик, получив предложение остаться на кафедре, не стал строить из себя бессребреника, а, ухватившись за это руками и ногами, остался с семьей в Москве.

Когда Алена подросла и пошла в первый класс, не стало Светкиной мамы, так славно выручавшей их все эти годы с малышом, а на свет появился второй ребенок, Володя. Радости Толи не было предела. Как и все мужчины, он просто обмирал, мечтая о сыне и расхваливая, несомненно, самого лучшего и красивого ребенка на свете. За ту неделю, что Светланы не было дома, он успел обрадовать своей сногсшибательной новостью добрую половину Москвы и Московской области, устроить полную перестановку в квартире, напиться вдрызг и залезть в окно палаты роддома к собственной жене по водосточной трубе, за что и был скручен доблестными работниками милиции.

– Мужик, ты что, все мозги от радости растерял? – вопрошал блюститель порядка. – Ты ж разбиться мог!

– Я держался, – отвечал Толик.

– Чем ты мог держаться, если у тебя был такой букет, что из-за него света белого видно не было?

– Да мне свет и не нужен был – главное, окно не перепутать, – оправдывался новоявленный скалолаз.

– А если бы труба оторвалась, что тогда?

– Тогда пришлось бы штраф платить, это уж как пить дать, – добродушно улыбнулся Толик.

– Вот что, альпинист, чтобы больше такого не вытворял, понял? – насупил брови милиционер, пряча глаза и стараясь не рассмеяться над незадачливым нарушителем.

– Да больше и не будет, – уверил его Нестеров, – мы с женой решили, что на Володьке пора остановиться.

Неделя пролетела незаметно, в заботах, беготне и суете, а на восьмой день в квартире появился маленький капризный тиран, кричащий по ночам и требующий неустанной заботы. В этот момент Анатолий решил, что дети – это, конечно, цветы жизни, бесспорно, но намного приятнее, если они произрастают на чужом огороде.

Сознавать, что все придется начинать сначала, было неприятно, даже не просто неприятно, а противно. Прошло всего несколько дней, и Анатолий вдруг с ужасом понял, что он не хочет начинать все сначала. Представляя годы бессонных ночей, десятки грязных пеленок и полную оторванность от внешнего мира, Анатолий приходил в состояние тихой истерики, с жалостью думая о самом себе и о напрочь загубленной молодости. Зачем он надел себе на шею ярмо семейной жизни, он не представлял сам, но что это было определенно ошибкой, он додумался только на восьмой год совместного сосуществования.

Здравые эгоистические размышления привели его к тому, что нужно, не медля ни секунды, не раздумывая и не копаясь в высоких материях, пока еще не поздно, удирать от всего этого без оглядки. И пусть будет стыдно, пусть неудобно – плевать, главное, чтобы не потерять того, что еще сулила жизнь, молодая и красивая. Погрязнуть в детях и семейных дрязгах, в бесконечных проблемах и упреках поистине глупо с его стороны. Ну почему тогда, когда все можно было еще изменить, не нашлось никого, кто смог бы отговорить его от этой глупости?

Сидя однажды ночью на подоконнике малогабаритной квартирки, снимаемой семьей на последние гроши, Толик проклинал день и час, когда совершил свой самый главный в жизни промах.

Несмотря на собственные уговоры и отпущение всех будущих грехов, уйти, бросив Светку, любившую его и нуждавшуюся в нем, как никогда, с двумя детьми на руках, он так и не смог, но эта ночь разделила всю его дальнейшую жизнь на две части: ту, что осталось перетерпеть, и ту, что будет после. Сколько времени займет первая часть, он точно не знал, но в том, что она не будет длиться вечно, был уверен на сто процентов.