Под счастливой звездой - Дженни Браун Страница 3

Когда она скрылась из виду, Трев огляделся по сторонам. Среди толпы на ящике стоял старый солдат. Лицо его было грубым и обветренным, волосы длинными и засаленными, а во рту не хватало половины зубов. Впрочем, зевак привлекала вовсе не его внешность, а резкий, пронзительный голос.

Это был исполнитель баллад, один из тех, кто зарабатывает пением на городских улицах. Однако правильнее было бы назвать этого человека крикуном баллад. Как и остальные уличные певцы, он выкрикивал примитивные зарифмованные фразы, сообщающие о последних новостях людям вроде этих — слишком бедным, чтобы позволить себе газеты, или просто неграмотным, чтобы прочесть их.

Треву стало интересно, о чем поет солдат, привлекший так много слушателей. Но он отложил свой визит в заведение мамаши Бриствик не для того, чтобы узнать, что бедные считают новостями. Хотя женщина, чей добрый поступок поднял ему настроение, растворилась в толпе, он все еще видел красное перо на ее шляпе, покачивающееся над головами. Поэтому Трев стал прокладывать себе путь среди столпившихся работяг в надежде догнать ее и оказался достаточно близко от исполнителя баллад, чтобы разобрать слова.

К счастью, песня была не о последнем скандале, бывшем у всех на устах. Имеется в виду неудачная попытка короля убедить парламент в измене его жены и не допустить ее коронования. Если б это было так, Треву бы ничего не оставалось, кроме как уйти. Он служит в Королевском ирландском драгунском полку, который славится своей преданностью короне. Баллада была о сражении — славном сражении.

Избитые фразы, которые выкрикивал уличный трубадур, восхваляли храбрых англичан и проклинали их трусливых врагов, словно оживляя звон мечей и грохот пушечной канонады. Так сражение всегда преподносится соотечественникам дома. Но трудно было сказать, какое именно сражение воспевал солдат. Это могло быть все, что угодно, — от Креси до Ватерлоо. Англичане — храбрецы, враги — трусы. Вот только ни в одной балладе не рассказывается о стонах умирающих и отвратительном запахе трупов, гниющих на солнце.

— Похоже, это тебя чествуют, — заметил майор Стэнли.

— Меня?

— Разве ты не слышал? Он воспевает ваше сражение, Трев. Выше голову, старина. Ты сегодня герой дня.

Трев прислушался. И в самом деле, уличный певец предлагал публике в качестве развлечения рассказ о том сражении в Пендарисе. Правда, в переложении исполнителя баллад храбрые воины маратха были превращены в бандитов, которые ничем не отличались от разбойников с большой дороги, наводнивших приграничье.

Певец с удовольствием задержался на числе погибших с обеих сторон. Толпа ободрительно заревела, услышав, как восемь сотен европейцев и их союзники из местных одолели восемнадцатитысячную вражескую армию, имея всего лишь восемьдесят шесть убитых и раненых с английской стороны.

Да, славная победа. Но когда баллада подходила к концу, Трев внутренне напрягся. В отличие от толпы он знал, что будет дальше. Смерти тех, кто добавился к этой пустяковой цифре — восемьдесят шесть. Смерти жен местных союзников сипаев, невинных жертв, которые были изнасилованы и жестоко убиты отрядом вражеских налетчиков как раз тогда, когда армии сошлись в финальном сражении.

Он усилием воли отогнал воспоминание об окровавленных сари индийских женщин и об убитых младенцах. Это была необходимая жертва. Прикажи они перенести женский лагерь в какое-нибудь более безопасное место, это выдало бы их план сражения. Но все равно внутри у него все сжалось, а во рту стало кисло — наверняка от дешевого вина.

Почувствовав мысли товарища, майор схватил его за руку и попытался вытащить из толпы. Он знал, как все было на самом деле. Трев поведал ему подробности того сражения однажды ночью на борту корабля, когда, не в состоянии уснуть, сидел на палубе, наблюдая, как Южный Крест передвигается по небу.

Но Трев не собирался поддаваться слабости. Случилось то, что случилось, и теперь уже ничего нельзя изменить. Плохим бы он был командиром, если бы позволил себе раскисать от воспоминаний. Война бывает славной только в стихах писак с Флит-стрит, чьи слова исполняет этот уличный певец. Каждый солдат знает, что реальность другая и что самый смелый поступок для солдата — продолжать жить после того, как сражение окончено, зная истинную цену победы.

Должен и он.

Трев стиснул зубы и на мгновение прикрыл глаза. Он пытался сосредоточиться на работягах, которые напирали на него, заставляя вдыхать дурной запах. Он надеялся, что вонь лука и немытых тел вернет его назад, в настоящее. Когда он наконец открыл глаза, то вздрогнул от неожиданности.

Женщина в черном смотрела прямо на него.

Ее глаза, искрившиеся добротой, когда она принесла мальчишке поесть, сейчас были холодными и полными презрения. От нежности в них не осталось и следа. Точно такой же упрек он видел во взглядах синайских женщин, когда они приходили к нему в снах и укоряли за то, что он не сумел их защитить.

Ее взгляд просверливал насквозь, неумолимый и непрощающий. Она застигла его в минуту неприкрытого страдания, осудила и приговорила.

Когда же он отвел взгляд, она исчезла. И Трев тут же почувствовал себя покинутым.

Да что же с ним такое? Она никто. Незнакомка, которую он больше никогда не увидит. Это была всего лишь глупая прихоть, каприз, заставивший отправиться за ней вслед. Но все равно он стал оглядывать толпу, отыскивая ее кокетливое перо.

Трев схватил майора за руку:

— Пойдем отсюда.

Достаточно они потратили времени впустую, гоняясь за какой-то недостижимой целью — незнакомкой, одетой в черное, мельком увиденной в туманный вечер. Пусть даже на какой-то миг она показалась маяком во мраке. Он позволил своему воображению завести его слишком далеко. Что бы она ни сделала для мальчишки-подметальщика, для Трева она ничего не значит. Если ему и доведется еще увидеть ее, то, вероятно, она будет обслуживать на улице какого-нибудь проходимца за пару пенсов. К тому же, возможно, вблизи она пахнет так же, как эти мужчины. Она может оказаться угловатой и щербатой, тупой и недалекой, говорящей на грубом уличном жаргоне.

Пора идти в заведение мамаши Бриствик. Может, тамошние девицы и станут смотреть на него невыразительными глазами, но будут делать то, за что им заплачено и в чем он явно нуждается. Желание творит забавные вещи с мужским разумом. Когда он утолит свою похоть, возможно, мир предстанет не в таком мрачном свете.

Но как только Трев повернулся, чтобы выбраться из толпы, к нему подошла та самая маленькая девчушка, гревшаяся у костра. В одной руке она держала листы бумаги, в другой у нее был плакат с изображением конницы и словами той самой баллады, которую только что исполнял певец.

— Сколько? — спросил он.

— Всего два пенса.

Он полез в карман. Плакат понравится его матери, ведь ее представление о воинской доблести очень похоже на то, о чем пелось в балладе. Девочка протянула ему плакат и снова растворилась в толпе.

Пока он провожал ее глазами, кто-то врезался в него сбоку. Много лет посещая восточные базары, он прекрасно знал, что это означает. Старый как мир трюк — врезаться и схватить — используют шайки карманников от Лендс-Энда до Калькутты. Один отвлекает внимание жертвы, заставляя показать, где лежат деньги, а другой пользуется моментом и грабит зазевавшегося простофилю.