Тайна рукописи - Карен Мари Монинг Страница 3

Она пекла. И готовила. И убирала. И снова пекла. Она прекратилась в настоящего тасманского дьявола домашнего хозяйства. Мама родилась и выросла на Глубоком Юге [1], и таким был ее способ справиться с проблемами. Здесь у нас, если кто-нибудь умирает, женщины превращаются в настоящих клуш. Они не могут иначе.

Мы с мамой спорили уже час. Вчера вечером полиция Дублина позвонила нам, чтобы сообщить, что им очень жаль, но за неимением улик, а также потому, что у них нет ни одной версии и ни одного свидетеля, им больше нечего расследовать. Они дали нам официальное объяснение того, что у них нет иного выхода, кроме как передать дело Алины в отдел нераскрытых преступлений. Даже недоумку было понятно, что никакого отдела нераскрытых преступлений у них нет, а есть тусклая комната в забытом Богом подвале, с длинными стеллажами и шкафами, в которых пылятся нераскрытые дела. Несмотря на уверения, что периодически они будут исследовать это дело на предмет появления новых улик, что они приложат к этому все возможные усилия, суть была предельно ясна – Алина мертва, тело отправлено в ее родную страну, и теперь это не их забота.

Они сдались.

Рекордный срок, если я правильно понимаю... Три недели. Жалкий двадцать один день. Это невообразимо!

– Держу пари: если бы мы жили в Ирландии, они ни за что не посмели бы так быстро сдаться! – едко сказала я.

– Ты не можешь этого знать, Мак. – Мама отбросила платиновую прядь, которая упала на ее голубые глаза, покрасневшие от слез, и оставила полоску муки над бровью.

– Вот и дай мне шанс это выяснить.

Ее губы сжались в тонкую белую линию.

– Ни в коем случае. Эта страна уже отняла у меня одну дочь. И я не хочу потерять вторую.

Тупик. Из этого тупика мы не могли выбраться с самого завтрака, за которым я сообщила о своем решении отправиться в Дублин и выяснить, в самом ли деле полиция пытается найти убийцу Алины.

Я потребую у них копию дела и приложу все усилия, чтобы заставить их продолжить расследование. Я стану лицом и голосом – очень громким и, надеюсь, убедительным голосом – семьи погибшей. Я не могла отделаться от мысли, что, если бы хоть кто-то представлял интересы моей сестры в Дублине, полиция отнеслась бы к делу более серьезно.

Я попыталась заставить папу заняться этим, но теперь он был вне досягаемости. Он полностью ушел в свое горе. Несмотря на то, что наши с сестрой лица и фигуры были разными, у меня были те же волосы и глаза, что и у Алины, и несколько раз папа так смотрел на меня, что я мечтала стать невидимой. Или брюнеткой с карими глазами, похожей на отца, а не на сестру, с ее золотистыми волосами и зеленым взглядом.

Вначале, сразу после похорон, папа был похож на вечный двигатель – делал бесконечные звонки, связываясь с кем только можно. В посольстве с ним говорили вежливо, но направили его в Интерпол. Интерпол несколько дней кормил его отговорками «вникаем в суть вопроса», а потом дипломатично посоветовал вернуться к тем, с кого все началось – к полиции Дублина. Полиция Дублина настояла на своем. Никаких улик. Никаких свидетелей. Никаких следов. Нечего расследовать. «Если вас что-то не устраивает, сэр, обратитесь в посольство».

Отец позвонил в полицию Ашфорда – нет, они не могут поехать в Ирландию и заняться расследованием. Он снова позвонил в полицию Дублина, – уверены ли они, что допросили всех друзей Алины, всех ее знакомых и преподавателей? И мне не нужно было слышать обе стороны этого разговора, чтобы понять – у дублинских полицейских закончилось терпение.

Наконец папа позвонил старому школьному другу, который теперь занимал какую-то высокую, но не подлежащую разглашению должность в правительстве. Что бы ни сказал его друг, это лишило папу всяких надежд. Он полностью ушел в себя и не собирался выходить.

В доме Лейнов воцарилась ужасная погода. Мама превратилась в торнадо на кухне, папа стал черной дырой в своем кабинете. А я не могла просто сидеть и ждать, когда они придут в себя. Время шло, след остывал с каждой минутой. И если кто-то и мог что-то сделать, это следовало делать немедленно. А значит, действовать должна я.

Я сказала:

– Я еду, и мне все равно, нравится вам это или нет.

Из маминых глаз хлынули слезы. Она швырнула тесто, которое замешивала, на стол и выскочила из комнаты. Мгновение спустя я услышала, как хлопнула дверь ее спальни.

Есть одна вещь, которую я абсолютно не переношу – это мамины слезы. И вот, словно за последние дни она мало плакала, я снова довела ее до слез. Я выскользнула из кухни и пошла наверх, чувствуя себя последней дрянью из всех ныне живущих.

Я вылезла из пижамы, приняла душ, высушила волосы и оделась, а потом несколько минут просто стояла, потерянная, в коридоре, глядя невидящими глазами на закрытую дверь, ведущую в спальню Алины.

Сколько тысяч раз мы бегали друг к другу в течение дня, сколько перешептывались по ночам, сколько раз будили друг друга и успокаивали после ночных кошмаров?

Теперь я осталась со своим кошмаром один на один.

Возьми себя в руки, Мак. Я встряхнулась и решила отправиться в университет. Если я останусь дома, эта черная дыра может засосать и меня. Даже сейчас я чувствовала, как надвигается на меня грозовой горизонт.

На выезде из города я вспомнила, что утопила свой мобильник в бассейне – Боже, неужели это было так давно? – и решила остановиться у магазина и купить новый телефон, чтобы родители могли связаться со мной после моего отъезда.

Если они вообще заметят мой отъезд.

В магазине я выбрала самый дешевый «Нокиа» из тех, что они предлагали, деактивировала старый телефон и переставила сим-карту в новый.

У меня оказалось четырнадцать новых сообщений, что для меня, наверное, рекорд. Меня трудно назвать общительной девушкой, и меня немного злит мысль о том, что благодаря этой штуке кто угодно может найти меня в любой момент, где бы я ни была. И я не из тех, кто гонится за новыми телефонными наворотами. У меня в телефоне нет камеры, я не пользуюсь текстовыми сообщениями в любом их виде. Мой телефон не поддерживает функции мобильного Интернета, и в нем нет спутникового радио. Телефон – это только телефон, всем спасибо, все свободны. Единственное приспособление, которое мне действительно нужно, это плеер, музыка – лучший способ сбежать от реальности.

Я села обратно в машину, завела мотор, чтобы включить кондиционер – июльская жара была невыносима, – и начала прослушивать сообщения. Большинство из них отправили на прошлой неделе мои друзья по «Кирпичному», с которыми я уже говорила после похорон.

Наверное, где-то в глубине души я помнила, что связь со мной пропала за несколько дней до смерти Алины, и надеялась, что получу сообщение и от нее. Надеялась, что она звонила мне и что ее голос был счастливым. Надеялась, что она сказала нечто, что поможет мне забыть о моем горе, хотя бы ненадолго. Я отчаянно хотела еще хоть раз услышать ее голос.