Ночные танцы - Нора Робертс Страница 3

Да уж, подумал Си Джей и проверил, при себе ли у него средство против укачивания.

—Пришли мне партитуру, и, если она бесподобная, я... буду беспокоиться немного меньше. Может быть.

—Она бесподобная. — Мэгги отошла от машины, чтобы он мог развернуться. «Мерседес» начал осторожно отъезжать. — Я бесподобная! — крикнула она. — Скажи там всем, что я скоро заведу коз и цыплят!

«Мерседес» резко остановился.

—Мэгги...

Мэгги захохотала и помахала Си Джею рукой.

—Ну ладно, пока не буду. Возможно, осенью. — Надо как-то успокоить его, быстро подумала она. А то он вылезет из машины и начнет все сначала. — О, и пришли мне конфет «Годива», хорошо?

Ну вот, это уже больше похоже на Мэгги, решил Си Джей, снова заводя мотор. Ничего. Она будет в Лос-Анджелесе самое большее через шесть недель. В зеркале заднего вида он увидел отражение Мэгги. Она стояла и смеялась, такая маленькая и хрупкая, и совсем одна среди этих зарослей и мрачных деревьев. Одна в этом полуразвалившемся доме. Си Джей еще раз взглянул на Мэгги, на дом и вздрогнул. На сей раз не оттого, что вид этой сараюхи оскорбил его эстетические чувства. Внезапно его пронзило ощущение того, что Мэгги здесь совсем не в безопасности.

Си Джей покачал головой, стряхивая с себя вдруг подступившую тревогу, и полез в карман за лекарством. В конце концов, он действительно слишком много беспокоится. Все так говорят.

Мэгги смотрела, как «мерседес», подпрыгивая на ухабах и объезжая рытвины, постепенно скрывается из вида. Нет, она не чувствовала себя одиноко. Почему-то она была абсолютно уверена, что здесь ей никогда не будет одиноко. На мгновение ею овладело какое-то неприятное предчувствие, но Мэгги решила, что все это глупости.

Обхватив себя руками, она медленно повернулась раз, потом другой. На склоне холма, цепляясь за камни корнями, росли деревья. Листья на них пока еще не распустились, но через пару недель лес будет весь зеленым. Мэгги представила себе, как это будет, а потом попыталась вообразить этот же пейзаж зимой. Все белым-бело, вокруг снег, черные ветки резко выделяются на его фоне. Лед поблескивает на солнце. А осенью, наверное, все превратится в разноцветные ковры... Нет — ни скуки, ни одиночества здесь быть не может.

Впервые в жизни у Мэгги появилась возможность устроить все абсолютно по своему вкусу. Ее дом не будет похож ни на один из тех, в каких ей приходилось жить. Он ее, только ее, и больше ничей. Если она совершит ошибки — они тоже будут только ее. Здесь нет журналистов, никто не станет сравнивать ее дом с усадьбой матери в Беверли-Хиллз или с виллой отца на юге Франции. «И если мне очень-очень повезет, — подумала Мэгги со вздохом, — у меня в жизни вообще не будет больше никакой прессы. Можно будет просто писать музыку, наслаждаясь покоем и уединением».

Мэгги замерла на месте, стараясь не шевелиться, и закрыла глаза. Так она могла слышать музыку. Не пение птиц, а шелест ветра в ветвях. Если сконцентрироваться, можно услышать журчание ручья, пробегающего по ту сторону дороги. Тишина вокруг стояла невероятная, и Мэгги наслаждалась ей, словно симфонией.

Всему в жизни есть место, подумала она. И блеску, и гламуру. Вот только с нее, пожалуй, хватит. На самом деле Мэгги уже давно приелась вся эта мишура, просто осознала она это совсем недавно. Когда о твоем рождении сообщают все средства массовой информации по всему миру, когда пресса отслеживает, когда ты совершишь первые шаги, каким будет твое первое слово, легко можно забыть, что можно жить и по-другому. Без суеты.

Мать Мэгги была одной из самых известных блюзовых певиц в Америке; ее отец был знаменит с самого детства — чудо-ребенок, талантливый актер, со временем он стал прославленным режиссером. За их романом наблюдал весь мир, и, когда они поженились, поклонники были на седьмом небе от счастья. Рождение Мэгги вызвало не меньше шума, чем появление на свет какой-нибудь коронованной особы. И такой была ее жизнь с первых дней — жизнь обожаемой, избалованной принцессы. Золотые погремушки, белые меховые шубки, все, что угодно... Ей повезло, потому что ее родители действительно любили друг друга и души не чаяли в ней. Это как-то ограждало от жесткого мира шоу-бизнеса. Так она и жила — в любви, роскоши и под постоянным прицелом камеры.

Папарацци преследовали ее на первых свиданиях в подростковом возрасте. Мэгги забавлялась — она привыкла к тому, что ее личная жизнь — достояние публики, но ее кавалерам это совсем не нравилось.

Ей исполнилось восемнадцать, когда ее мир дал трещину. Частный самолет ее родителей разбился в Альпах, и масс-медиа словно сошли с ума. Мэгги не пыталась как-то повлиять на ситуацию. Ей казалось, что все люди горюют вместе с ней. В какой-то степени это даже помогло смягчить боль утраты.

Потом появился Джерри. Первый друг, первый возлюбленный, затем муж. И снова сказка, и снова трагедия...

Мэгги решительно тряхнула головой и вонзила лопатку в твердую землю. Сейчас она не будет об этом думать. Все, что осталось от того периода в ее жизни, — это музыка. Музыка была с ней всегда, в любые времена. Она не смогла бы бросить ее, даже если бы и захотела. Музыка являлась частью ее — как глаза или уши. Она сочиняла музыку, сочиняла слова и соединяла их. И, слыша то, что получалось в итоге, никто и никогда не подумал бы, что Мэгги приходится прикладывать к этому усилия — таким легким и изящным выходил результат. Но она трудилась. Трудилась постоянно и напряженно, словно одержимая. В отличие от своей матери Мэгги не исполняла собственные произведения, она отдавала их другим.

К двадцати восьми годам она уже заработала два «Оскара», пять «Грэмми» и одну премию «Тони». Мэгги могла сесть за рояль и сыграть любую из своих песен — она помнила их все. Статуэтки и награды до сих пор лежали в коробке — у нее так и не дошли руки их распаковать.

Маленькую клумбу, которую так любовно устраивала Мэгги, скорее всего, не увидит никто, кроме нее самой. И затраченные усилия в данном случае совсем не гарантировали результат. Ну и ничего страшного. Ей просто хочется добавить капельку цвета этой земле. Земле, которую она провозгласила своей. Мэгги принялась тихонько напевать. О своем неприятном предчувствии она совершенно забыла.

Обычно этот этап работы — предварительную оценку местности и черновой план — он доверял кому-то из своих сотрудников. Теперь он не занимался такими вещами лично. За последние шесть лет Клифф Делэйни настолько упрочил свою репутацию, что спокойно мог послать вместо себя одного-двух наиболее толковых ребят. Они производили первоначальные расчеты и измерения, а Клифф разрабатывал основной дизайн. Иногда, когда случай представлялся ему небезынтересным, он сам приезжал на местность, наблюдал за земляными работами, иногда лично руководил некоторыми посадками. Сегодня он решил сделать исключение.

Он прекрасно знал старую усадьбу Морганов. Ее построил один из первых представителей династии, тех, что основали само поселение. Собственно, городок и был назван в их честь. С тех пор как десять лет назад машина Уильяма Моргана рухнула с обрыва в Потомак, усадьба была пуста. Этот дом всегда был немного мрачным и угрюмым, а земля диковатой и трудно поддающейся обработке. Но если разглядеть ее истинную красоту, найти правильный подход, с усадьбой можно было бы сотворить чудеса. Однако вряд ли дамочке из Лос-Анджелеса известно, что такое истинная красота.