Любовь, только любовь - Жюльетта Бенцони Страница 3

– Пошли! Все уже там…

Девочка невольно попятилась. Ее потемневшие глаза с грустью смотрели на сломанные ворота.

– Что-то не хочется, – ответила она тоненьким голоском.

– Не глупи! Потом пожалеешь! Ты что, боишься, что ли? В жизни такого больше не увидишь! Идем, слышишь?

Ландри раскраснелся от возбуждения. Ему не терпелось бежать вслед за остальными, не терпелось поучаствовать в грабеже. Неутолимое любопытство уличного мальчишки и страсть к жестоким зрелищам увлекали его вперед. Катрин поняла: стоит ей отказаться, и он бросит ее здесь одну, беззащитную, посреди пустого города. Она решилась.

Однако надо сказать, что улица Сент-Антуан совсем не была пуста. Чуть дальше замка Сен-Поль другая толпа, запрудив пространство между особняком Турнель, порталом Сент-Антуан и особняком Пети-Муск, осаждала другую крепость – недавно построенную Бастилию. За высокими зубчатыми стенами, не желая сдаться городу, укрылся Пьер Дезэссар, бывший прево Парижа, обвиненный бунтовщиками в измене, и с ним вооруженный отряд в пятьсот человек. Толпа, потрясая оружием, готовилась разметать крепость по камешку, лишь бы добраться до Дезэссара. Бежали люди и с другого конца улицы, от Гревской площади: одни бежали вниз к Бастилии, другие исчезали в проломе замка Сен-Поль.

В королевском замке распахнулось окно. Из окна вылетел сундук и с грохотом и звоном разбился на мостовой, рассыпав металлическую посуду. Неожиданное зрелище прибавило Катрин решимости. Она схватила Ландри за руку и потащила к болтавшимся на одной петле воротам. Любопытство возобладало в ней над страхом, глаза Катрин заранее изумленно расширились, предвкушая чудеса, которые им предстояло увидеть в королевских дворцах.

За стеной оказался просторный сад, разоренный и растоптанный промчавшейся по нему толпой. Обсаженные низкими кустиками темно-зеленого самшита клумбы с розами, лилиями и фиалками превратились в грязное месиво из земли, сломанных стеблей, лепестков и листьев.

Но за оградой Катрин увидела целую вселенную, особый мир, которым и был замок Сен-Поль в городе Париже. За садом виднелись виноградники, рощи, птичий двор, мызы, конюшни, часовня, был тут и зверинец с львами, леопардами, медведями и другими диковинными зверями, были вольеры с редкими птицами. Королевская резиденция состояла из трех отдельно стоящих особняков: особняка короля, окруженного садом и выходящего на Сену, особняка королевы, смотревшего на крошечную улочку Сен-Поль, и особняка дофина, который выходил на улицу Сент-Антуан и именовался Гюйеннский особняк.

К особняку дофина и понеслась разбушевавшаяся толпа. В сад выбежала вооруженная стража, торопясь преградить проход к особнякам короля и королевы. Но толпа облюбовала себе лакомый кусочек.

Дворы и лестницы Гюйеннского дворца запрудил народ. Громкие крики множило эхо, раскатываясь под сводами огромных залов. Катрин невольно заткнула уши. Драгоценные витражи вспыхивали и переливались в лучах солнца, а на полу валялись убитые слуги в лиловых камзолах. Шпалеры с античными богинями, висевшие вдоль белоснежной лестницы, успели сорвать и затоптать, настенные росписи изуродовали топорами и живодерными крючьями. В просторной столовой разграбили стол, накрытый для пышной трапезы. Вино в чашах перемешалось с кровью, в варенье свалили жаркое, в жирные соусы – сладкие пирожки, золотые и серебряные блюда растащили, остальные расшвыряли по полу. Всюду вспыхивали драки, отовсюду неслись крики. Ландри и Катрин, проворные, быстрые, без больших потерь добрались до второго этажа. Катрин отделалась царапиной на щеке и вырванной прядью волос. Ландри ухитрился даже кое-чем разжиться: с разграбленного стола ему досталась горсть миндального печенья, которым он благородно поделился со своей подругой. Печенье пришлось как нельзя кстати: Катрин просто умирала с голоду.

Хрустя неожиданно доставшимся печеньем, они столь же неожиданно очутились в огромном зале, куда внесла их шумно гомонящая толпа. Зал показался Катрин верхом великолепия. В жизни она не видела ничего чудеснее пестротканых, переливающихся золотом гобеленов, которыми были завешаны стены. С них глядели дамы-красавицы в блестящих платьях, они гуляли по лугам, усеянным цветами, держали на поводке белоснежных собак, слушали музыку под балдахинами с золотой бахромой. В глубине комнаты белел огромный, резного мрамора камин, рядом с ним на постаменте стояла кровать с пологом из лилового бархата с золоченой сеткой, к ней вели три широкие ступени. В изголовье кровати красовались гербы Гюйенни и Бургундии. Вдоль всех стен, ослепляя и радуя взгляд радужным переливчатым сиянием, тянулись невысокие полки с вазами, чеканными кубками, изукрашенными сверкающими драгоценными камнями, с кувшинами и бокалами из венецианского стекла. Любуясь невиданными сокровищами, глаза Катрин сияли, как звезды, но налюбоваться всласть она не смогла: вся эта красота служила декорацией для весьма трагической сцены.

Двое мужчин стояли у резного камина: в одном Катрин узнала герцога Бургундского, в другом – его сына Филиппа, графа Шароле. Они частенько проходили мимо окон их дома, но она никогда не видела их так близко. Грозный Иоанн Бесстрашный прочно стоял на коротковатых ногах, бесстрастно глядел перед собой глазами навыкате. В происходящем он играл главную роль, это чувствовалось. В бесстрастии этого человека было что-то от бесстрастия судьбы.

Филипп, граф Шароле, не походил на отца. Семнадцать лет было этому стройному высокому блондину с горделивой посадкой головы и столь же горделивым взглядом, с насмешливым тонким ртом и тонкими чертами лица. В своем зеленом, расшитом серебром камзоле он почтительно держался позади своего отца. Взгляд Катрин задержался на Филиппе, она отдала должное его красоте и изяществу. Возле бургундцев стоял еще тучный юноша лет шестнадцати-семнадцати в пышном багрово-алом платье, в черном с белым плаще и со сверкающей золотой перевязью через плечо. Дрожащим голосом, злобно и обиженно, он говорил что-то герцогу Бургундскому. Бессильная злоба и гнев кривили пухлые мальчишеские губы. Указав на него, Ландри шепнул Катрин, что это и есть дофин, Людовик Гюйеннский.

Они и были центром разыгравшейся драмы. Ценой немалых усилий мятежники не подпускали к ним рвущихся на подмогу дофину вельмож, израненных, кровоточащих, но сражающихся с той же доблестью. Получивший удар кинжалом дворянин упал на черно-белый мраморный пол и, не в силах подняться, медленно истекал кровью. Как разителен был контраст между нарочитым бесстрастием двух бургиньонов, свирепой яростью бунтовщиков и слезами дофина, который теперь умоляюще протягивал руки к герцогу. В первых рядах сражающихся Катрин увидела Кабоша: в белом колпаке, в промокшей от пота рубашке, он яростно рубился, тогда как его соратник – еще один контраст, – одетый в черное Пьер Кошон, сдержанно стоял в стороне. Взглянув на него, Катрин почувствовала веяние смерти.

Сражение продолжалось с неубывающей яростью. Мятежники хватали дворян, вязали их и тащили на улицу. Два бунтовщика схватили юношу, совсем мальчика, лет шестнадцати, не больше. Его загораживала от нападающих молоденькая женщина, а юноша осторожно отстранял ее. Несмотря на тяжелое золотисто-коричневое платье, несмотря на высокий рогатый головной убор из белого муслина, было видно, что хорошенькая черноволосая женщина вряд ли намного старше мальчика, которого она защищала. Она плакала, цеплялась за него и умоляла горожан пощадить его. Бунтовщики уже протянули к ней руки, чтобы оторвать от пленника, но тут дофин выхватил шпагу из ножен и одного за другим убил обоих негодяев, готовых дерзнуть и прикоснуться к его супруге. И вновь повернулся к Иоанну Бесстрашному, нацелив на него окровавленную шпагу.