Пленительная страсть - Ферн Майклз Страница 3

Ван дер Рис никогда не испытывал симпатий к испанцам и хотел этой свадьбы еще меньше, чем Гретхен. Слова любовницы вновь пришли ему на ум. В самом деле, он тоже был наслышан о набожности испанских женщин: якобы они вешают себе четки на шею и постоянно молятся Богу во время исполнения своих супружеских обязанностей. Неужели его жена окажется такой же? Но, пожалуй, с этим можно будет смириться, если она будет привязана к дому. Чего доброго, от ее немытого тела, упрятанного под многочисленными юбками, будет разить чесноком и потом. Скорее всего, ее отец просто хотел избавиться от своей «ненаглядной» дочери…

Лошадь скакала легким галопом, а мысли Ригана перепрыгнули на более приятную тему — местных женщин, которых он находил такими милыми, такими очаровательными! Приятная наружность, чистый, свежий запах моря, исходящий от их смуглых тел… К тому же они умеют ценить мужчину, ищут его благосклонности и преисполнены благодарности за оказанную им «честь». Ха! Не секрет, что они считают за счастье переспать с белым мужчиной. И все же они так наивны… так доверчивы и чисты…

Как Тита…

Он решил, что не станет спать с испанкой, если та не понравится ему, а попросту запрет ее в часовне и забудет о ней. Но тут же припомнилось, что у него нет часовни. Придется позаботиться, чтобы ее немедленно построили.

Как, должно быть, сильно сеньорита Кордес отличается от Гретхен — от жестокой, страстной Гретхен, давно мечтающей выйти за Ригана замуж! Как будто он когда-нибудь женился бы на ней! Да, она порой забавляла его и доставляла наслаждения, но он никогда бы не женился на такой женщине! Однако иногда, в часы тоски и отчаяния, можно завернуть к ней, чтобы утешиться. Тем более, что Гретхен охотно принимала его, получая при этом и собственное удовольствие.

Он улыбнулся, заметив, что его лошадь ускорила шаг, инстинктивно почувствовав приближение к дому.

«Следовало бы передать сеньориту Кордес Цезарю Альваресу, — подумал Риган, — этому чертову испанцу!»

Цезарь Альварес, являющийся подданным испано-португальской короны, занимал то же положение в Ост-Индии, что и Винсент ван дер Рис в голландской Ост-Индской компании. Теперь, после смерти отца, этот пост унаследовал сам Риган. Располагаясь в Батавии, они оба отвечали за торговлю своих стран на всем обширном архипелаге — Суматре, Сулавеси, Борнео, Тиморе, Бали, Новой Гвинее, а также на тысячах других, более мелких островов. Ну и, конечно же, на Яве. Иногда все эти острова называют Островами Пряностей. На обоих мужчинах лежала огромная ответственность: составление морских маршрутов, складирование грузов, учет каждого ярда шелка и каждого фунта специй, а кроме того поддержание дипломатических отношений с местными главами и вождями.

Прежде чем отец Ригана, примерно двадцать лет назад, занял свой пост на Яве, голландцы не очень успешно конкурировали здесь с испанцами и португальцами. Нидерландцы были слишком деловыми и напористыми, что мешало им найти общий язык с чересчур спокойным и неторопливым местным населением, в то время как испанские торговцы, наученные тысячелетним опытом освоения морских просторов, начали с того, что привезли дары и завели дружбу с племенами различных островов. Но голландцы решительно настроились одержать верх над испанцами и португальцами, взяв на вооружение их же методы. Умный, смекалистый, ловкий и красивый Винсент ван дер Рис, служивший несколько лет в голландской Ост-Индской компании в Амстердаме, был послан в Ост-Индию для организации торговли. Общительный по характеру, он сразу же стал довольно популярен в Ост-Индии и успешно работал на своем посту.

Однако первое время Винсент ван дер Рис был очень одинок на Яве, так как его единственный сын Риган остался со своей тетушкой в Амстердаме заканчивать образование, а болезненная жена Винсента Морин, урожденная ирландка, умерла по пути в Ост-Индию. Поэтому голландец всего себя отдал работе дипломата и организации торговли. И труд его дал свои результаты: через несколько лет после его прибытия на Яву всем стало очевидно, что голландцы доминируют в торговле на Островах Пряностей.

Спустя четыре года к отцу в Батавию прибыл семнадцатилетний Риган ван дер Рис и тоже посвятил себя освоению торгового бизнеса. Примерно в это же время в порту объявился и красивый, стройный испанец, сын разорившегося дворянина из Малаги — Цезарь Альварес, который был лишь на несколько лет старше Ригана.

Молодому ван дер Рису никогда не нравился темноволосый красавец Цезарь, но европейцев в Батавии было так ничтожно мало, что им волей-неволей пришлось объединиться в небольшую торговую колонию; служащие обеих корон, морские капитаны, купцы и их жены — все они держались вместе, если не ради безопасности, то ради общения и дружбы в этом райском уголке, таком далеком от родной земли. Но какие бы ни складывались отношения, на первом месте стояла работа, и дни проходили в агрессивном торговом соперничестве.

Неприязнь Ригана к Цезарю Альваресу основывалась не столько на антипатиях голландцев к жеманной величавости и обходительному притворству испанцев, сколько на той неприглядной роли, которую сыграл Альварес в преждевременной смерти Винсента ван дер Риса…

В 1615 году Риган, когда его сыну было четыре года, отправился с женой Титой и ребенком в путешествие на родину, в Нидерланды. Эта поездка задумывалась как сентиментальная и деловая одновременно: у Ригана было несколько деловых поручений от отца, а для Титы и мальчика путешествие представлялось увлекательным и полным открытий. Но, увы, ничему этому не суждено было сбыться. Прежде чем корабль «Тита», капитаном которого был старый друг Винсента ван дер Риса, достиг Кейптауна, где планировалось пополнить запасы провизии, судно атаковали испанские пираты. Бедную Титу зверски убили ударом испанского палаша на глазах у Ригана. И последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, — это его сын, отбивающийся от бандита, который старался оттащить малыша от мертвой, залитой кровью матери. Эти сцены навсегда запечатлелись в памяти Ригана, а кроме того его постоянно мучил вопрос: почему из всей команды его одного оставили в живых, снабдили продуктами и водой, посадили в маленькую шлюпку, в то время как остальные пассажиры и капитан, мертвые либо умирающие, были безжалостно брошены на корабле? Возможно, придет час, когда он найдет всему этому объяснение.

Через два или три дня (прошло уже восемь лет, и Риган точно не помнил) ему повезло: лодку заметили с бригантины, тоже испанской, направлявшейся в Кадис. Однако счастье забрезжило ненадолго. По прибытии в испанский порт Кадис его обвинили в том, что он якобы был членом команды недавно потопленного голландского пиратского судна, грабившего португальские и испанские корабли, которые направлялись к африканскому побережью. Ригана заковали в кандалы и поместили в тюрьму без всякого суда. Почти шесть лет он, как в аду, провел в одной из темниц Севильи.

Около пяти лет главный представитель голландской Ост-Индской компании, сраженный горем, считал своего сына убитым вместе с невесткой и внуком. Пока однажды торговое судно из Роттердама, прибыв в Батавию, привезло известие о каком-то голландце с наружностью Ригана, заключенном в одной из ужасных тюрем Филиппа III в Севилье или Кадисе.