Новогодняя Полька - Ольга Горышина Страница 3

Только вот собака у него совершенно несерьезная, хоть и с мужским именем! Лаять перестала, теперь повизгивает и крутится, вертится, точно решила, что так быстрее получится высохнуть.

— Полотенце хочешь мне испачкать, что ли?

Ну ладно, не жалко. Достала из барабана стиральной машины грязное и сделала его еще грязнее, а собачку немножко чище, совсем чуть-чуть: у нее такой раскрас, что любая грязь затеряется, видна только на длинной шерсти лап и бороде.

— Даже не надейся — причесывать тебя не буду. У меня одна расческа, только для меня.

Но Юпи такое наплевательское отношение к ее марафету не понравилось, она продолжила крутиться и наскакивать, повизгивая еще громче. Боже, ну кто заводит таких карманных собачек, ее и комнатной-то не назовешь.

— Ты что, обиделась? Карманная — это не обзывалка, не бойся.

Бояться должна была я — за колготки под джинсами, так мне яростно скребли ноги. И тут до меня дошло — она пить хочет.

— Семен Семеныч… Дурилка карманная… — это уже я саму себя награждала эпитетами и за дело.

Достала из кухонного шкафчика пиалу, налила в нее кипяченой воды — ну так, на всякий случай. Собачка пила жадно, а потом закапала мне всю кухню, точно по бороде текло, а в рот так ничего и не попало.

Звонок! Нет, расслабься, это видеовызов. От мамы с папой. Как у тебя дела, доченька? С наступающим тебя, доченька… А что это ты такая невеселая, доченька? И что ты вообще дома делаешь в такое время, ночь почти на дворе, новогодняя, между прочим.

— Сейчас это чудо у меня заберут и поеду к Милке.

Ну не буду же я говорить родителям всю правду. Сейчас у меня заберут седую лохматень, после этого я надену свое лучшее платье, выложу на стол контейнеры, открою шампанское и буду пить — одна. За себя, любимую. Как Новый год встретишь, так и проведешь его — одна. Ну а что, вдвоем с подругой лучше, что ли?

Мама мне подарила сертификат в салон, в котором работала косметологом, и я за два дня прошлась по всем мастерам, еще и дань собрала. Выставляла у них в витринах свои украшения — их все разобрали на подарки.

— Твоя красота в этом году просто на расхват!

К входящему платежу добавилась небольшая стопочка наличных денег. Мамина подруга смотрела на меня с ухмылкой, доброй. Она просто не умела улыбаться иначе в силу профессии — парикмахер с огромным стажем.

Я поправила волосы под шапкой. Шапкой невидимкой, делающей меня совершенно незаметной для противоположного пола.

— Да не сказала бы, что бы за моей красотой очередь стояла, — свела я все к шутке.

— Потому что слишком красивая, — льстила мне тетка без зазрения совести. — Мужики к таким боятся подходить. Одни думают, уже занята. Другие — все равно отошьет. У меня, помню, была такая клиентка. Накануне сорокалетия пришла перед поездкой на юг. Говорит, Люда, все, последний шанс. Подстригла ей асимметрию, вернулась с мужиком и говорит, отстриги ты мне эту челку нахрен, постоянно в глаза лезет, убирать каждую минуту приходится. Через месяц приходит убитая: ушел, сказал, раньше у тебя шарм был, а сейчас обыкновенная старая баба. Подстричь тебе челку, Полька?

— Теть Люд, иди нафиг, мне не сорок! — рассмеялась я в голос.

— До твоих сорока я не доживу! Но ты запомню про челку.

— То есть до сорока можно не нервничать и всякое дерьмо не подбирать? Нормальные-то уже женаты, а кобелей оставьте себе, не интересуюсь…

Интересовалась я исключительно сучками, пусть и с мужским именем Юпитер.

— Вот где застрял твой хозяин? — гладила я ее по развесистым ушам. — А если б мне реально уходить надо было?

О, вот и долгожданный звонок в домофон.

— Не прошло и года, как говорится. Открывайте, — нажала я на кнопку.

— Хоть бы спросили, кто?

— Так я ж, кроме вас, никого не жду.

Голос немного другой, чем по телефону — с хрипотцой, что ли. Но Гогой я его не назвала. Хотя и Георгием тоже.

Вот у собачки голос был звонкий, прямо-таки рождественские бубенцы, от которых лопаются перепонки, как пузырьки в шампанском. Настроение из мерзопакостного поднялось до уровня пакостного или мерзкого, я не решила пока наверняка, но выпить чего-нибудь сладенького хотелось неимоверно.

— Да заткнись ты! — прикрикнула я на собаку и на свое желание откупорить бутылку.

Если хорошенько потом закупорить, то можно с пузырьками и старый год проводить, и новый встретить. Иначе четыре бокала шампусика за раз отправят меня прямиком в ледяную постель, а у меня салатики не съедены, елки-палки!

— Да елы-палы! — я оторвала Юпи от двери и зажала под мышкой.

Это нужно было сделать при любом раскладе, даже молчаливом, потому что этот клубок шерсти мог легко выкатиться на лестницу и укатиться со скоростью колобка без всякой гарантии, что в это раз собаку кто-нибудь найдет. Удрать-то она каким-то образом сумела! И если хозяин уже больше часа за ней добирается, то…

То вообще ничего не сходится… Впрочем, я и не пыталась разгадать тайну побега Юпи из пункта А в пункт Б до той самой секунды, когда открыла дверь без звонка. Слышно же, как лифт приехал, и дверной глазок никто не отменял. За секунду подглядывания удалось оценить, увы, только рост Гоги: довольно высокий — такие часто смотрят под ноги. Как это называется: комплекс Гулливера, боится муху раздавить… Нет, лилипутскую собаченцию!

— Вы и двери без звонка открываете! — выдал Гога первым делом.

А вторым — увернулся от Юпитерки, которая решила, что я подняла ее с пола специально, чтобы передать хозяину из рук в руки.

Чего он испугался? Не чего, а за что… За свой свитер испугался! Тот такой же рябенький, как и шерстка потеряшки, но на пару тонов темнее, почти чёрный. Только цвет от зацепок вряд ли его спасет.