Не любовь. Не с нами - Наталия Романова Страница 3

– Не за рулём? – обеспокоилась Нютка.

– Не, такси вызвал, завтра машину заберу. Ворота помню, как открываются. Цыпе привет.

Через пять минут двор осветили фары подъехавшего такси, Голованов укатил, я закрыла окно и наконец-то провалилась в долгожданный сон.

Я чувствовала вкус его губ, лёгкие поглаживания-заигрывания, от которых внутри всё цепенело и сладко-сладко ныло. Вкус, от которого разум испарялся, сердце заходилось в бешеном темпе, дыхание сбивалось. Глубокий поцелуй застал меня врасплох, заставил растеряться. Мелькнувшая мысль о бегстве погибла под спудом обрушившихся на тело безумных ласк. Настоящих, умелых, взрослых. От них дыхание перерастало в стон, а организм требовал своего. Сейчас же, сейчас…

Я проснулась от острого требования организма, рука машинально сделала своё дело, сбрасывая гнетущее напряжение. Я откинулась на подушку, зажмурила глаза. А ведь у меня были стабильные отношения с приятным во всех смыслах мужчиной. Они не тянули на романтическую историю любви, но в комплекте с регулярной, можно сказать, удовлетворительной близостью, шло симпатичное лицо, прокаченный торс и сносное чувство юмора.

С добрым утром, Цыплакова Ирина Васильевна!

Вскоре, несмотря на раннее время, частный двор Цыплаковых заполнился разговорами, детским визгом, громыханием посуды, выразительными стонами Коли, не менее выразительным сердитым шипением Нюты, довольным голосом мамы и громогласным «догоню-догоню» отца в адрес внуков.

– Ириш, завтракать будешь? – окликнула меня мама, когда я полусонная шлёпала из уличного душа. – Я овсяную кашу сварила, как ты любишь. Инжир добавила!

– Спасибо... – А что еще ответить? С детства не выношу овсяную кашу, инжир, и вообще – завтракать. Столько времени молчала, теперь тем более лучше помалкивать.

У родителей настоящий праздник. Приехали сын с женой, внуки, и даже дочь, которая отказывалась совать нос в родное гнездо, примчалась по неведомой причине. Стоит ли вспоминать, как я давилась завтраком каждое утро? В конце концов, наверняка правильно кормить ребёнка перед школой, зная, что обед в два часа дня вряд ли будет съеден. В детях я ничего не понимала, в ближайшие десять лет не собиралась разбираться, потому оспаривать родительский авторитет желания не возникало.

– Здравствуйте всем! – раздалось со стороны двора, там, где обычно оставляют машины отдыхающие, а вчера бросил свой внедорожник Глеб.

– Здрав, – ответил брат.

– Привет, – пискнула Нюта, на ходу поймала младшего сына двух лет от роду, решившего до завтрака наесться грушей-падалицей.

– Проходи, проходи, Глебушка, – засуетилась мама. – Позавтракай с нами, голодный, небось, ходишь.

– Спасибо, Лариса Павловна, – ответил несчастный голодающий ростом выше ста девяноста сантиметров, обладатель широкой грудной клетки, объёмных мускулов на руках, что бугрились сквозь длинные рукава светлой рубашки. На животе, я уверена в этом, красовались рельефные кубики, косые, поперечные и прочие полагающиеся привлекательным альфа-самцам мышцы.

– Какая Лариса Павловна? Тётя Лариса, – зачастила пуще прежнего мама. – Садись, садись, Глебушка, поешь по-человечески.

– Спасибо, с радостью, – согласился несчастный владелец сети частных клиник, обладатель внушительного внедорожника, стоимостью выше, чем всё имущество Цыплаковых, нажитое за тридцать пять лет брака.

– Цыпа! – Наконец голодный разнесчастный Глебушка заметил меня.

Впился взглядом, и я отошла на пару шагов, чтобы ему стало лучше видно. Это для брата я оставалась ребёнком и зверьком в одном лице, для папы вовсе из пеленок не выросла, а для всего остального человечества считалась настоящей красавицей, правда не самого высокого роста.

Никакого преувеличения – красавицей. Непонятно, как у заурядных родителей среднего роста и внешности родился ребёнок подобного обличья. Говорили, я похожа на бабушку со стороны отца – актрису Иркутского академического драматического театра, ту самую, в чьей трёхкомнатной квартире я жила центре Иркутска. В одной из комнат, кстати, до сих пор висели старые афиши с портретами молодой бабушки – особого сходства с собой я не видела, однако версия оставалась рабочей.

Я могла смело выбрать карьеру фотомодели и преуспеть в ней. Стать знаменитой блогершей, основной контент которой фотографии красивого лица, плоского живота, стройных ног, упругих ягодиц, а ещё груди почти идеальной формы и ухоженных волос. Одним словом – воплощенная мечта инстаграма.

Обычно я не думала о собственной внешности в столь красноречивых выражениях. Откровенно говоря, красота принесла мне мало счастья, зато проблем, пока я не осознала её силу, доставила массу. В любой другой ситуации я бы не вспомнила о своих достоинствах, но только не тогда, когда передо мной возник собственной самовлюблённой персоной Голованов Глеб.

Считайте это инстинктом самосохранения!

Мужской оценивающий взгляд скользил по мне. Я знала, что он видит: распущенные, невысохшие после душа волосы, капли воды, стекающие по ткани белого сарафана, который едва-едва доходил до середины бедра. И, да, вызывающую, чётко очерченную линию груди.

– Иди хоть обниму тебя, Цыпа! – громыхнул Глеб.

Он распахнул объятья, сделал несколько наглых шагов в мою сторону, подхватил, прижал к себе, раскачивая из стороны в сторону. Мои ноги болтались в воздухе, сланцы разлетелись в разные стороны, мне не оставалось ничего другого, как вцепиться в шею Глеба и покорно висеть, в ожидании, когда любовь всей моей жизни остановится.

Когда сухие губы Глеба расцеловали меня в щеки, сначала в правую, потом в левую, следом в нос, и будто случайно скользнули у губ, я напряглась. Застыла. Но была тут же отставлена в сторону со смешками и ворчанием, мол, дети растут, а они, старики, лишь чахнут, вянут, дряхлеют. Дряхлеют, как же… Очевидное доказательство «дряхлости» упиралось в мой живот секундой раньше. Не чахлое, не дряхлое и уж точно не вялое доказательство.

В свою комнату я влетела с космической скоростью, рухнула на кровать, попыталась справиться с горящими щеками, судорожным дыханием, беснующейся кровью. Сердце грозило проломить грудную клетку, руки тряслись, как в лихорадке, губы пересохли. Я облизывала их, прикусывала, вспоминая вкус легкого дыхания Глеба несколько минут назад.

Я должна была переболеть наваждением по имени Голованов Глеб. Он сделал всё, чтобы именно так и случилось. Приложил максимум усилий, проехался танком по моей любви, сделал разворот на месте, втоптал всё, что я лелеяла не один год. Однако стоило нам соприкоснуться, как мои руки затряслись, а внутренности свело от жаркой, невыносимой жажды.

С горем пополам мне удалось успокоиться. Постепенно я выровняла дыхание, собралась с мыслями. Не для того я уехала за пять тысяч километров от родного дома, начала жить взрослой, полноценной жизнью самодостаточной женщины, чтобы снова попасться в ловушку собственных чувств. Я неспешно переоделась в более подходящее ситуации платье, и спустилась в беседку под увитым виноградом навесом, к общему завтраку.