Обрученные Венецией - Мадлен Эссе Страница 29

Лица гостей покрывали маски: кто-то старался скрыть себя полностью, а кто-то особенно не беспокоился по этому поводу и довольствовался маской на ручке. Перед Каролиной, представшей сегодня в роли ангела, мелькали яркие Вольто и унылые Моретта. Кто-то принимал облик античных богов, а кто-то – обычных простолюдинов. Так или иначе, интригующая обстановка забавляла всех: по залу сквозь мелодичную музыку слышался игривый смех и радостный гомон.

Подоспевшей семье герцога да Верона на левую сторону груди прикололи по небольшой лилии, очевидно, сорванной из прекрасного сада Брандини.

– Эти лилии выращивались намеренно для этого торжества, – шепнула Изольда на ушко Каролине, а та, не привыкшая видеть сестру такой гостеприимной, лишь поразилась ее радушному общению.

Единственным человеком, который таил в себе недовольство всем этим вечером, казался Лоренцо. Присущие ему жесткость и консерватизм противились участию в подобных праздниках, – внутренне герцог находил в этом сходство с клоунадой. Однако его тактичность и уважение к свату не позволяли обидеть того своим отсутствием на вечере.

Каролину невероятно радовал тот факт, что у отца сложились прекраснейшие отношения с герцогом Брандини. Она видела, как уважительно к Лоренцо относился и сам Луко – почтенно встречал, приглашал на беседы к себе в кабинет, где они долго что-то обсуждали, и даже гостеприимно проводил экскурсию по своим владениям, словно хотел вселить в герцога уверенность в своей открытости перед ним. Помимо того, Луко Брандини пригласил Лоренцо на охоту, что назначена на следующий месяц – в самом разгаре лета. Вероятнее всего, их отношения строятся на взаимном уважении.

Мысль о том, что в строгой и алчной Генуе на подобном балу ей побывать не придется, заставляла Каролину с любопытством вертеть головой, дабы уловить каждую мелочь этого прекрасного карнавала. Хотя еще не так давно, когда они находились под властью Франции, Генуэзская республика на какое-то время окунулась в беспечные развлечения на светских раутах. В последние же несколько лет жителям державы пришлось вернуться в привычную для них серость обыденной жизни, уклад которой требовало духовенство. Именно поэтому каждое мгновение, проведенное на маскараде, Каролина желала насытить незабываемо-яркими эмоциями.

Более чем общение на этом празднике могли восхитить лишь танцы. А танцы в толпе пляшущих мужчин и женщин, облаченных в маски, возбуждали еще больший интерес, разжигающий чувства любознательных особ.

Наверное, благодаря этому веселье разбавлялось волнительной интригой. Отмечая это про себя, Каролина не забывала мысленно возвращаться к привычным для нее стереотипам, внушаемым синьорине с самого детства: «интриги – неподобающая страсть для благочестивой синьорины». Но тут же она ощущала, как нечто щекотало ее изнутри и вынуждало признаваться себе: «Именно это заманивает в сети таинственности более всего!»

Адриано не любил танцевать, – он считал это бесполезной тратой времени. И уж тем более веселиться тогда, когда он явился сюда по делу, ему никак не хотелось.

– Расслабься немного, – произнес Паоло, протянувший Адриано бокал вина, – ты слишком напряженный. Мы еще не на войне.

– Благодарю. Но боюсь, что эта война не наша, Паоло. У меня дурное предчувствие, – промолвил задумчиво Адриано, ощущавший еще с самого утра неприятные чувства.

– И в этом случае, хвала Всевышнему, что твоя предусмотрительность не позволила опрометчиво согласиться на предложение миланцев. А до того момента у тебя остается шанс отказаться от этой затеи.

Адриано переговаривался с Паоло довольно тихо и без воодушевления, дабы не привлекать внимание толпы, казавшейся довольно насыщенной, чтобы скрыть присутствие двух венецианцев.

Большинство мужчин, как правило, на маскараде не изощрялись над изысканностью костюмов: они надевали маски под самый обыкновенный парадный наряд. Адриано, чтобы надежнее скрыть свою фигуру, покрыл себя темным плащом с вшитыми рукавами. Плащу придавал роскошь широкий, расшитый серебром воротник, богато собранный драпировкой и ниспадающий от плеч до самых пят, как это являлось модным в мужской одежде. В костюме смешивались античные элементы с современными, а черная бархатная маска, мелко расшитая серебристой нитью и открывающая один лишь подбородок, прибавляла образу некую мистичность. Когда Паоло впервые увидел его в этом облике, то лишь ошарашенно промолвил: «Дружище, ей-Богу, ты, словно из преисподней». Разумеется, Паоло преувеличил трагичность образа, но некая дивная сила в нем и впрямь присутствовала.

– Позволь поинтересоваться, кого ты ищешь? – спросил Дольони, уловив Адриано на попытках кого-то разглядеть в толпе разгоряченных весельем людей.

Фоскарини не желал говорить правду, поскольку прекрасно мог предугадать реакцию друга.

– Хочу убедиться, что генуэзцы уже на месте.

– Любопытно, как ты их найдешь на маскараде?

– Скорее всего, они будут в компании Луко Брандини, а сегодня его единственного не скрывает маска.

Паоло куда-то отлучился, а Фоскарини долго осматривал гостей, пока не увидел миланцев, пригласивших его сюда: Леонардо и Луко. Тут же сенатор обнаружил при них нескольких гостей – трех женщин и одного мужчину без маски. Узнав в нем Лоренцо да Верона, Адриано внезапно ощутил, как его сердце прерывисто заметалось. Он прекрасно понимал, что рядом с ним должна появиться и его дочь, затмившая разум сенатора своим прелестным обликом. Несомненно, и сейчас она блистала!

Адриано не потребовалось даже всматриваться в линии ее прекрасного стана или пытаться узнать уже вполне знакомые черты в лице, наполовину прикрытом белоснежной маской. Создавалось ощущение, что он чувствовал ее присутствие невидимыми вибрациями. У него сперло дыхание, и, если бы его мужественные черты не скрывала черная маска, многие смогли бы заметить, каким жадным взглядом он впивался в эту милую красавицу.

Она просто ослепляла собой. Адриано не замечал роскоши покроя ее платья: шикарной пышной юбки, эффектно перекачивающейся из стороны в сторону, узкого лифа, облегающего грудь и тонкую талию молодой синьорины, перчаток и прочих мелких аксессуаров одежды. Все, что подчинялось его взору, – это прекрасный стан, облаченный в светящиеся легкие ткани бело-кремового цвета из богатого шелка, расшитого золотистыми нитями.

Утонченные черты ее личика скрывались изысканной маской с перьями, расписанной, словно по иронии, в венецианском стиле. Светло-русые локоны, собранные на макушке, мягко ниспадали на правое плечо. «Стало быть, я не ошибся, когда увидел ее впервые, – подумал Адриано. – Истинный ангел».

Сенатор не спускал с нее глаз, внутренне намереваясь простоять весь вечер в тени, провести переговоры и потом удалиться из этого дворца. Но когда она закружилась в танце, с улыбкой глядя в глаза какому-то моложавому сосунку, у которого «пушок» над губами еще не окреп, Адриано почувствовал нараставшую в нем агрессию и отвел взгляд. Он не желал признаваться себе в том, что ревность овладела его разумом, но будь здесь Витторио Армази, он прокомментировал бы его состояние именно так.