Мотылек - Кэтрин Куксон Страница 29

— Я ненавижу вас. Вы это знаете? Я ненавижу вас. И в настоящую минуту я жалею только о том, что я тоже от вашей плоти, потому что это гнилая плоть…

Когда Реджинальд Торман взмахнул рукой и ударил ее по лицу, она вскрикнула, качнулась назад и, ухватившись за подлокотник кресла, боком упала на него. Он закричал:

— Все остальное время, что ты находишься под моей крышей, будь уверена; я предоставлю вам множество поводов ненавидеть меня. Уж я, мадам, постараюсь. — С этими словами он вышел из комнаты, громко хлопнув за собой дверью…

Когда Роберт услышал звук пощечины и крик, он отошел от окна и сделал шаг к двери, которая вела в кабинет. Но тут же остановился, сказав себе, что если он войдет, то на этом скорее всего закончится его работа здесь. Однако услышав, как хлопнула дверь дальше по коридору и одновременно раздался тихий стон, он непроизвольно взялся за ручку двери и, тихо повернув ее, приоткрыл дверь. Агнес съежилась в кресле, и все ее тело содрогалось от рыданий. Он осторожно вступил в комнату и, остановившись напротив нее, негромко проговорил:

— Могу я вам помочь, мисс?

Агнес отняла руки от лица и быстро отвернулась от Роберта.

— Уйдите. Пожалуйста, уйдите.

Он ушел, только не через ту же самую дверь, а через холл на кухню. Подойдя прямо к Пегги, которая в это время вынимала из печи жестяные формы с хлебом, он сказал:

— Мне… мне кажется, вам нужно зайти к мисс Агнес. В гостиной был шум. Он ее ударил.

С противня на стол посыпались формы с хлебом. Пытаясь не уронить противня, Пегги схватилась за стол и проговорила:

— Что? Что вы сказали?

— Хозяин с Агнес — я работал в библиотеке и слышал — они сильно спорили. Он ударил ее, и она расплакалась.

Не говоря ни слова, Пегги выбежала из кухни, а он остался и стал наблюдать, как Магги высыпала хлебы из жестяных форм, а потом костяшками пальцев ловко постукивала каждый по нижней части. При этом она приговаривала, будто разговаривая с хлебами:

— Я не против того, чтобы мужик выпивал, я и сама могу выпить капельку, но, я бы сказала, он ведь просто купался в этом последние несколько недель. Боже мой! Да только за вчерашний вечер он столько деньжищ спустил в горло, что хватило бы успокоить сегодня угольщика. — Она взглянула на Роберта и добавила: — Вы слышали, какой он поднял хай во дворе? Не хотел даже оставлять того, что привез. Не скажи дядя, что заплатит, если счет не будет покрыт в течение недели, — только за эту партию, не за все, он бы повернулся, и только бы мы его и видели. И что бы мы тогда делали? Наверное, жгли бы дерево. Вон его сколько, но куда это годится, рубить деревья? Чем он ее ударил? Кулаком или кинул в нее чем-нибудь?

— Полагаю, он ударил ее по лицу.

— Ох… — Она отвернулась и выпалила: — Жаль, что я не мужчина. Эх, сколько же раз мне этого хотелось. Иногда мне кажется, что после рождения от меня оставили только половину. Знаете почему? Вы не смотрите, что я такая веселая, у меня ведь бывает, что руки чешутся хорошенько съездить… — Она повернулась и через плечо посмотрела на него. — Вы можете в это поверить?

Он улыбнулся и сказал:

— Я верю всему, что ты говоришь, Магги, совершенно всему.

— Вы хороший человек, я говорила это с самого начала. Что там говорят другие, не имеет значения, мое мнение — вы хороший человек.

Он перестал улыбаться, но голос был по-прежнему добрым:

— Спасибо тебе, Магги, — и добавил: — Лучше я вернусь и продолжу работу.

— Я тоже так думаю. Вам лучше пойти туда, но только другим путем.

— Конечно-конечно. Мне никогда не были нужны неприятности.

— И мне тоже, только на меня они валятся сами, то и дело галопом скачут, чтобы подстеречь меня, когда я их не жду.

Она продолжала смеяться над собственной шуткой, а он вышел из кухни, думая, что ничто на свете не может победить оптимизм Магги. Она сильная натура, и казалась ему единственным лучом света в этом раздираемом терзаниями доме, если, конечно, не считать бедное существо, из-за которого разгораются все страсти.

За все время пребывания в этом доме он встретил Милли только два раза, но и в том и в другом случае она была не одна. Один раз она была с мисс Агнес, другой — с мистером Уотерзом. Роберта поражала привязанность этого старого человека к девочке. Он весь преображался, когда видел ее, можно было подумать, что он и есть ее отец, и к тому же любящий. В каком-то отношении он походил на его дядю, но только, нужно надеяться, не был таким же одержимым…

Подъемная рама встала на место, и он собирал инструмент, чтобы перейти к следующим в той же комнате, когда открылась дверь библиотеки и из нее вышел не кто иной, как это самое создание собственной персоной. На ней было голубое ситцевое платье, волосы свисали по спине, свободно подобранные лентой, завязанной розочкой на макушке. Сначала она, видимо, удивилась, увидев его, но затем направилась к нему и спросила:

— Вы работаете?

— Да, мисс. Я вставляю подъемные рамы в окно.

— Вы зовете их рамами?

— Да, мисс.

— Я думала, только картины имеют рамы.

— Ну, это совсем другие рамы, мисс.

— Какой хороший день, правда, Брэдли?

— Да, мисс.

— Мне говорят, что я должна называть вас Брэдли, а мне нравится Роберт. Вас ведь так зовут, правда… Брэдли?

— Да, мисс. Меня так зовут.

— Вы не против, если я посижу и посмотрю, как вы работаете?

Он ответил, на миг задумавшись:

— Нет, почему бы и нет, мисс.

Вынимая раму из очередного окна, он размышлял: неужели найдется врач, который подпишет свидетельство о душевном заболевании девочки, которая так разумно рассуждает? Единственно странным было то, что ей очень хотелось посидеть, глядя на то, как он работает.

— Какой приятный день, правда?

— Да, мисс, очень приятный…

— Как странно, Брэдли! Мне совсем не хочется гулять днем. Я гуляю, но в большинстве случаев с Агги и Магги, то с одной, то с другой. А я люблю гулять ночью, потому что весь мир ночью затихает. Птички спят, только совы и летучие мыши не спят, они тоже любят выходить ночью. Вы любите истории, Брэдли?

— Некоторые, мисс. — Он снял часть рамы и положил у плинтуса, который прижимал ковер к стене по всему периметру комнаты.

— А я не умею читать и писать, Брэдли. Вам не кажется это странным? Мне семнадцать лет. Нет, Агги говорит… восемнадцать. А я еще не умею читать и писать. Агги читает так хорошо… Вы читаете, Брэдли?

— Да, я много читаю, когда выпадает время.

— О, это так странно.

— Почему странно, мисс?

— Потому что Дейв говорит, что меня это не должно расстраивать, так как большинство людей, как слуги, не могут читать и писать. Вы слуга, Брэдли?