Модистка королевы - Катрин Гюннек Страница 29

Одному Господу известно, почему это утреннее домашнее платье так называлось. Я, во всяком случае, удлинила юбку, присоединила к платью огромный воротник и неплотный шарф, выглядевший как пояс и завязывавшийся сбоку, намного выше талии. В таком элегантном наряде королева теперь могла спокойно ожидать появления малыша. В него незамедлительно влюбились и остальные женщины. Мы представили этот туалет как платье на выход, и Софи Арну [75]первая увлеклась им. Она любила легкость и свободу в движениях, этот левит был как будто придуман специально для нее! И королеве собственные размеры казались уже не такими страшными.

Деталь, которая ни от кого не ускользнула: линия этой модели — очень высокий, почти под самой грудью пояс — не могла не напомнить другую. Сегодняшние платья со складками в области груди не представляют собой ничего нового. По-своему они воздают нам должное. Ведь воспроизвести пытаются то, чем восхищаются.

Королева испытывала страх перед приближающимся событием. Чем ближе подходил срок, тем чаще она спрашивала, как могла ее мать столько раз выносить эти мучения. Пятнадцать или шестнадцать раз, если я не ошибаюсь, — впечатляющее число, которое не вызывало восхищения ни ее дочери, ни моего. Пятнадцать беременностей… Иметь меньше детей, но лучше о них заботиться… Месье Руссо, прежде чем уйти, успел передать нам эту идею, и я нахожу ее очень разумной.

Вспоминаю то лето… Стояла изнуряющая жара. Ход наших жизней будто замедлился. Время шло неторопливо. Я помню небо, белое как мел, чувствую сухой жар тех дней, обжигающий, словно адское пламя. Чтобы сохранить прохладу внутри дворца, ставни днем и ночью держали закрытыми.

К концу лета в «Великий Могол» поступил веселый заказ. Версаль требовал костюмы Венеры, Тритона, китайца, бедуина, друида, визиря, султана, дервиша. Король, стремясь выразить королеве свое уважение и благодарность, решил устроить праздник в ее честь.

— Карнавал — то, что нужно мне в этом году, — с грустью сказала она. Она хотела видеть маски, и она их увидит. Вплоть до Сатрин, который играл Нептуна, а Морепа — Купидона! Из всех маскарадных костюмов наибольший успех имел костюм Вержена. Представьте себе: глобус на голове, спереди — карта Америки, сзади — карта Англии. Внешняя политика королевства была прекрасна!

Королеве оставалось ждать совсем недолго, ее живот достиг внушительных размеров, но черты лица остались прежними, не исказились, как у большинства женщин, приближающихся к радостному событию. Во время наших встреч мы теперь говорили исключительно о предстоящем рождении ребенка. Ее волнение усилилось, но чем могла я унять ее страх? Через эту муку мне не довелось пройти еще ни разу.

Мне на память пришли Монфлье и его Мадонна. Со всей убежденностью я рассказала королеве о чудесах, приписываемых нашей Деве Пикардийской на протяжении многих веков. Я посоветовала Мадам попросить заступничества этой святой. Она согласилась и, как высшее проявление благосклонности, выбрала меня для совершения паломничества. Обычай требовал преподнести святой Деве в подарок платье, и я скроила платье из великолепной золотой парчи.

Помню, как я бежала к месье Гуету, на улицу Сен-Дениз, в бюро дилижансов, чтобы придержать место и купить билет. Каждую пятницу в половине двенадцатого вечера многоместный экипаж отправлялся в родную для меня сторону. У меня было еще время, чтобы передать дела Аделаиде и Элизабет Вешар, которые в мое отсутствие оставались за главных в «Великом Моголе». Я взяла билет на ближайший дилижанс.

Итак, я выехала из Парижа через Ворота Часовни, оставила позади себя Сен-Дениз, направилась к Люзарш и Шантили. Остановка на постоялом дворе — гостинице дю Солей Дор, и мы снова тронулись в путь. Кучер, не жалей лошадей! Клермонт, Бретой… я приближалась. В Бове дилижанс всегда останавливался на Гранд Рю, у Берни, чтобы распрячь лошадей. Я умирала от нетерпения, но нужно было переждать еще целую ночь в Амьене. Несколько долгих часов я делила ложе с мерзкими клопами и тщетно пыталась укрыться от пробирающего до костей сквозняка. Даже в теплую и солнечную погоду в гостиницах было холодно и сыро. Одна была хуже другой. На рассвете дилижанс продолжил путь и с грехом пополам одолел долину де ла Сом близ Пиквини и Фликсекур. Все было, как прежде. Поля, леса, домишки… Когда дилижанс выезжал из деревень, за ним с криками бежали ребятишки; собаки, окруженные клубами пыли, провожали нас громким лаем.

Проехав квартал Сен-Жиль, я, наконец, достигла цели.

Бюро дилижансов все еще находилось под управлением Матушки Тевенар. Ей всегда требовалось много времени, чтобы узнать меня. Это было забавно. Я учтиво поздоровалась с ней, а она ответила мне, едва пошевелив губами. Сколько же воды утекло под аббевильским мостом Неф с тех пор, как я уехала оттуда? Маленькая Жанетта уступила место Розе, настоящей даме.

Сколько раз я возвращалась в Аббевиль… Я часто пускалась в путь, для того чтобы вновь обрести семью, детей, соседей… маму. Ах! У меня не хватит слов, чтобы передать, как я была счастлива вновь увидеть ее.

В Монфелье мой приезд стал настоящим событием. Отец Фалкоминье ожидал меня во главе своей паствы. Младшая дочь Десгранж, новая модистка, робко протянула мне букет роз.

— От имени ателье… от имени…

— От имени всех нас, Мария-Жанна! — подхватила моя старая добрая ворона. — Могу я называть вас, как прежде, Марией-Жанной?

Когда я достала и разложила перед ними парчовое платье, их глаза и рты округлились от изумления.

— Платье из золота!

Я украсила платье целыми волнами кружев. Вот так подарок приходу Аббевиля! Мадонна смотрела на меня глазами, полными доброты. Смотрела так же, как тогда, когда я приходила к ней с мамой и сестрами. Я немного помолилась, поручила ее заботам королеву и ребенка в ее чреве и возложила белые цветы к подножию алтаря.

Каждый раз, отправляясь в обратный путь, я чувствовала себя разбитой на тысячи мелких осколков. И в тот раз тоже. Прижавшись к окну дилижанса, я смотрела, как силуэт матери Маргариты постепенно уменьшается, превращаясь в маленькую темную точку. Я говорила себе, что скоро он совершенно исчезнет, внезапно и безвозвратно. По дороге в Париж, сидя у окна в дилижансе, я горько плакала.

Поездка в родные края вдохновила меня на создание круглого пикардийского чепца. И маркизы головными уборами стали походить на наших крестьянок.

Головной убор из белого линона [76]очаровал графиню де ла Салль, которая торопилась раздобыть его по сходной цене в девять ливров!

Руссо и старик Вольтер не смогли пережить обжигающий зной того лета…

Королева заказала у меня куртку голубого лазурного цвета для маленького Греза спереди с забавными пуговками ярких цветов и портретом знаменитого Жан-Жака Руссо. Она хотела, чтобы малыш носил этот портрет у своего сердца.