Дорогая кузина - Ирина Лобановская Страница 29
Дорогая кузина - Ирина Лобановская читать онлайн бесплатно
Наконец она добрела до вчерашнего места… Вот отсюда они вдвоем вбежали в море… Отсюда рванулись в воду и поплыли в далекую страну… Только называлась она совсем не Турция, а иначе… Инга задумалась, пытаясь найти свободный уголочек песка, и поплелась в его поисках назад, к набережной. Ей казалась, что еще сохранилась вчерашняя дорожка их следов на песке, море еще помнит и бережет их стремительные движения, тепло их тел, а в воздухе до сих пор отдаленно звучат их голоса…
Инга беспомощно огляделась. Кто-то сзади больно взял ее за руку повыше локтя. Она резко обернулась.
— Я знал, что ты обязательно сюда придешь, — сказал Павел. — Понравилось? А не поплыть ли нам с тобой, прелестница, снова в Турцию?.. — Он наклонился к ее лицу и зашептал в самое ухо, обдавая горячим дыханием. — Далеко-далеко, где нет ни курортников, ни мамы с папой, ни дум и забот о поступлении в институт… Зачем он тебе вообще? Ты родилась на этот свет не для того, чтобы делать научные открытия, творить и создавать, и соображать головенкой. У тебя совсем другое предназначение. Ты призвана дарить мужикам наслаждение, блаженство… Ты нужна исключительно в постели, всем и каждому, даже если тебе открытым текстом об этом не говорят. И так все ясно и понятно, чаровница! Ни умом, ни службой, ни творчеством, ни бизнесом и спекуляциями, ни воровством тебе капитала не нажить. И ты обязана это хорошо усвоить, чтобы правильно жить, не бросаясь в разные стороны, дурью не маясь, не страдая и не тоскуя. У тебя один-единственный капитал — твое тело! И это твое огромное и подлинное достояние. Настоящее богатство, отпущенное тебе природой. Впрочем, мордашка у тебя тоже ничего. Но, видишь ли… — он засмеялся, — лицо женщины — это нечто типа десерта, сладкий компот, а вот все прочее… — Павел окинул ее с ног до головы недвусмысленным жадным взглядом, — это… это вроде жаркого шашлыка, горячего, жирного, истекающего соком и приправами.
Инга собралась обидеться. Неужели она и в самом деле такая дура, способная лишь валяться с мужиками в кровати?! Но его слова и шепот, отдающий соблазном, могучим искушением, заманивающий во вчерашний порочный вечер, почему-то вновь потащили ее властно за собой, заставили забыть, отбросить всякие мысли об унижении и оскорблении…
— Ну, как? — ухмыльнулся Павел ей прямо в горящее лицо. — Поплыли?
— Но тут полно народа… — пробормотала Инга.
— Это единственное, что тебя смущает? — хмыкнул он.
— И у меня остался всего один последний купальник…
— А-а, вот это уже серьезно! — захохотал москвич. — Ты прелесть! Тогда будешь крепко держать его в лапках, чтобы не уплыл от тебя, на манер вчерашнего! Вперед!
Он грубо и сильно рванул ее за собой за руку. Инга еле успела сбросить сарафан, и они снова понеслись к морю, как вчера. Только на этот раз их провожали тысячи любопытных глаз…
Илья поступил в Литинститут легко и без всяких знакомств и связей. Времена, когда стать студентом этого своеобразного желтого дома вблизи задумчивого позеленевшего (хорошо, что не поголубевшего!) от времени Пушкина только с помощью большой и мохнатой руки, к счастью, миновали. Это раньше ушлые абитуриенты, отлично знакомые с правилами конкурсного отбора, закладывали длинный волос на двадцать первой страничке своей рукописи и чуточку склеивали тридцать вторую и тридцать третью страницы. И рукописи возвращались после творческого конкурса к авторам с теми же мирно лежащими, никем не потревоженными волосками и не расклеенными, то бишь никем не прочитанными страницами. Читали здесь лишь избранных, на кого указывал чей-нибудь всесильный перст.
Но так было раньше. Потом сменился ректор, довольно быстро поменявший половину преподавательского состава. И тогда в Литинституте стали читать все творения абитуры без исключения, и принимать не за папу с мамой или дедушку с дядей, а за собственные заслуги.
Так что Илье повезло родиться и вырасти в новые времена.
Однако его великий отец, профессор, преподававший в Литинституте, хотя не сумел его окончить то ли по причине неизвестной тяжелой болезни (Илья прекрасно знал, что отец сроду ничем не болел), то ли по причине хронической неуспеваемости, угодил в опалу. И теперь проклинал нового ректора, трясся над своим креслом и метался по квартире в Лаврушинском переулке на манер заложника неведомых террористов. Именно семинар великого поэта отличался особой приблатненностью, о чем Илье намекала мать.
Тайком от сына она звонила в Москву и просила Вадима помочь Илье при поступлении. Охлынин наотрез грубо отказался, заявив, что его уже почти выгнали и он больше не в силах ни на что повлиять.
— Жаль, — сказала Тамара и подумала: "Вот и отлично! Кончились твои песни, соловушка! Все уже перепеты! Умора! А Илюшка пробьется сам, без твоей помощи и поддержки, папаша по случаю!"
Но Вадим все-таки немного оставался отцом, самую малость. И этой малости с трудом, но хватило на то, чтобы вполне доброжелательно, хотя и свысока, принять сына, когда он неожиданно явился в Лаврушинский навестить давно покинувшего его родителя.
Странно, удивился Илья, он ожидал встретить совсем иной прием, думал, что его вообще не пустят на порог. А папашка встретил новоявленного писателя и студента довольно приветливо, хотя сдержанно. Но кто мог надеяться на бурную встречу любви и несказанной радости после стольких лет глухого молчания?
Дверь открыла сестра Ильи, Серафима. Охлынины отличались особой изобретательностью и изощренностью ума, когда дело касалось женских имен. Впрочем, великий поэт грезил порой шестикрылым Серафимом, мечтая его увидеть. Но, увы, этому не суждено было сбыться.
— Привет! Я знаю, ты Илья. Мне папа о тебе рассказал, — сказала невысокая, худенькая, синеглазая, пушистоволосая девочка с растерянными глазками, напряженная и очень непохожая на родителей.
Зато Илья тотчас вспомнил фотографии своей бабушки, давно умершей матери Вадима и Анатолия Охлыниных. Серафима оказалась вылитой ее копией.
— Привет!
Он замялся на пороге, не решаясь войти.
— Входи! Ты чего мнешься? — и Серафима посторонилась, пропуская брата.
Он, демонстративно не снимая обуви — да и на улице сухо, лето! — протопал за сестрой в квартиру. Конечно, огромная, конечно, шикарная — ничего другого Илья увидеть не ожидал. Песни отца без конца звучали по телевизору и радио, их пели на всех концертах, так что по заслугам и честь. Большой писюк, называл Илья отца.
Правда, Илья и многие его знакомые относились к этой поэзии сомнительного качества и содержания весьма иронически и частенько над песенками старшего Охлынина-старшего издевались и потешались.
Особенно прикольной и дурацкой им казалась песенная дилогия о двух влюбленных олухах, которые обменивались взглядами вместо того, чтобы бухнуться в койку и хорошенько потрахаться, пока их время не миновало безвозвратно.
"В нашем доме большом незнакомка живет…", — вспомнил Илья слова знаменитого хита. Очевидно, отец имел в виду свой домище в Лаврушинском. Хотя Илье в этой связи всегда припоминалась знаменитая ария Ленского "В вашем доме…" А незнакомка — это о ком? Собирательный образ? Или у резвого не стареющего папаши появилась юная зазноба, моложе его лет на двадцать пять? Это нынче модно, почти все мэтры от искусства и литературы помешались на молоденьких женах и любовницах.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии