Список желаний - Ферн Майклз Страница 29

Мелькало под колесами шоссе, одну фантазию сменяла другая. Время пролетело быстро, и вскоре Сандерс оказался неподалеку от школы вождения, где Ариэль и другие служащие «Эйбл боди тракинг» сдавали экзамен. Лекс с трудом припарковал серебристый «Мерседес» на стоянке, в закусочной сделал заказ, хотя есть совершенно не хотелось, сел за один из столиков под открытым небом, откуда была хорошо видна площадка для вождения. Он сразу же заметил Ариэль и мгновенно встал — в этот момент она ловко, как профессионал, забралась в кабину. Сандерс скрестил пальцы на удачу, не спуская глаз с 18-колесного грузовика, тронувшегося со стоянки. Дважды Лекс улыбался, когда Ариэль совершила сложный маневр удачнее, чем это делал он сам два года назад, проходя то же испытание. Он даже не сознавал, что затаил дыхание, когда с шумом выдохнул воздух. Черт побери, что он тут делает? Шпионит? Ему не нравилось это слово. Если Ариэль увидит его, то… что тогда? Лекс понимал, нужно уйти, но ноги словно приросли к земле.

Через двадцать минут, когда Ариэль, выполнив всю программу, остановила громадную машину, Лекс почувствовал себя так, словно только что преодолел марафонскую дистанцию. Она открыла дверцу кабины, в победном жесте подняла сжатый кулак. В этот миг Лекс с радостью продал бы душу дьяволу ради того, чтобы оказаться рядом. Ариэль спрыгнула на землю, хлопнула раскрытой ладонью по ладони Долли, широко улыбнулась и изобразила нечто вроде джиги. Лекс замер, широко раскрыв глаза, тяжело опустился на плетеный стул, дыхание вдруг стало резким и прерывистым. Когда-то, много-много лет назад, одна девушка точно так же станцевала джигу после победы в спортивном конкурсе…

Пять секунд спустя он уже сидел в серебристом «Мерседесе». Супершпион Лекс Сандерс возвращался домой, в тот мир, где ему было привычно и комфортно. Воспоминания всегда располагают к уюту.

Еще через полчаса он проехал железные ворота, открыв их с помощью прибора дистанционного управления, остановил машину у старого, высохшего дерева. Тяжело ступая по лестнице, рвал пуговицы белой рубашки, на ходу сбрасывая туфли от «Брукс Бразерс». Стащив носки, натянул чистые, выглаженные джинсы и свежую свободную футболку, надел толстые белые носки, сунул ноги в поношенные рабочие ботинки и облегченно вздохнул. Теперь он стал тем, кем был на самом деле. Пригладил темные вьющиеся волосы и замер, поймав свое отражение в зеркале. Конечно, человек с сумасшедшим взглядом — это не он! И тем не менее — это он. И все из-за того, что некая женщина станцевала дурацкий танец, напомнивший о девушке, которую он когда-то знал. Нет, не просто о девушке, о его жене.

Лекс вернулся в спальню и сел на край кровати. Господи, он не станет разговаривать сам с собой! Тебе чертовски необходим психиатр, Лекс Сандерс. Тебе давно следовало сходить к врачу или нанять частного детектива и отыскать Эгги. Ты можешь позволить себе и врача, и сыщика, почему же ты не сделал ни того, ни другого?

— Заткнись! — обратился он к своей совести, слово шипением сорвалось с губ. Но совесть не собиралась подчиниться и замолчать.

Потому что тебе было стыдно. Вот в чем дело. Ты не хотел видеть усмешку в глазах гринго, когда сказал бы, что женат на белой девушке. Ты знал, о чем они шептались бы за твоей спиной! Даже сейчас ты не хочешь поверить, что будет по-другому. Тебе нравится быть Лексом Сандерсом, а Феликса Санчеса ты похоронил и теперь беспокоишься из-за Ариэль Харт. Что, если она захочет пооткровенничать, а ты что-то сболтнешь? Как она воспримет это? До тех пор, пока не забудешь Эгги Биксби, ты не сможешь полюбить никакую другую женщину, даже Ариэль Харт. Сегодня тебе представлены все необходимые доказательства.

Лекс опустил голову и закрыл лицо руками, плечи задрожали. Ему вдруг снова захотелось стать Феликсом Санчесом. Он тосковал по своей улыбчивой матери и усталому отцу, много работавшему, чтобы семья выжила в условиях постоянной бедности. Лексу необходимо было выплакаться, очистить душу. А когда слез не осталось, он умылся, причесал непослушные волосы, уже начавшие седеть, и с выражением угрюмой решимости прошествовал в кабинет, достал из ящика пожелтевшие бумаги, позвонил в первое по списку детективное агентство и спокойным, ровным, лишенным эмоций голосом сообщил все, что хотел, оговорил детали и назвал номер своей кредитной карточки. Пока вопрос с Эгги Биксби не решен окончательно, нужно придержать бурно развивающиеся отношения с Ариэль Харт. Было бы нечестно продолжать встречаться с ней, когда такая простая вещь, как незатейливый танец, способна выбить его из колеи. Лекс мог утешаться просмотром ее фильмов. Чувство было такое, словно на него вывалили целый грузовик коровьего навоза.

Тяжелый кулак с силой опустился на крышку стола. Если бы кто-то рассказал подобную историю, как бы отреагировал сам Лекс? Очень просто. О чем ты говоришь? Что имеешь в виду, утверждая, что до сих пор любишь девушку, которую встретил и на которой женился тридцать четыре года назад? Вернись в реальный мир, старина! Такое случается только в кино, где через полтора часа влюбленные падают в объятия друг друга. Разве нет? Да, именно так бы он и сказал. Вот почему ему никогда не хотелось рассказывать о своем прошлом, не хотелось видеть в глазах людей жалость и непонимание. Лучше держать все в душе.

Лекс оглядел уютную комнату, построенную собственными руками. Тяжелые дубовые полки уставлены тысячами книг, которые он все прочел. Мебель темно-красного, мужского цвета отличалась особым удобством. Часто получалось так, что не было сил подняться на второй этаж, и Лекс оставался ночевать на диване. Он сам выбирал плотный материал для штор, прекрасно гармонировавших с ковром пшеничного цвета, миссис Эстрада пошила их и повесила на окна. Письменный стол Сандерс тоже изготовил сам: еще с детства у него проявился талант к ручной работе. Лампы из потемневшей бронзы с темно-красными абажурами освещали комнату теплым, мягким светом. Домоправительница Тики внесла свой вклад и уставила дом цветами, которые регулярно поливала. Но жизнь комнате придавали акварели, написанные детьми работников. Вот изображение коровы в изысканной позолоченной раме. О том, что это корова, можно догадаться по надписи, которую пятилетний художник нацарапал в углу: «Карова». Корова перепрыгивает через золотистую луну с заостренным верхом, совсем как в детском стишке. В небе сверкают звезды, под ними плывут пушистые зеленые облака, а синяя лужайка покрыта красными маргаритками. Но больше всего Лек-су нравился поезд, нарисованный на большом листе оберточной бумаги. В этой комнате он проводил большую часть свободного времени. Это была его комната, собственными руками сделанная для себя самого. Не хватало только музыкального автомата «Вурлитцер», автомата с кокой и машины для жвачки.

В течение многих лет Лекс пытался раздобыть оригиналы, но никто не хотел расставаться с такими сокровищами. Они были частью его юности, юности, которой, по сути, у него не было. Лекс рассылал заказы, писал письма, звонил. Совсем недавно один дилер из Лас-Вегаса сообщил, что нашел все три раритета, но цену охарактеризовал как астрономическую. Лекс решил, что слово «астрономическая» означает для разных людей разные суммы. Когда пытаешься заполнить пробелы своей жизни, деньги занимают второстепенное место.

Его план — если бы, конечно, удалось раздобыть все сокровища — состоял в том, чтобы сидеть в этой комнате и проигрывать старые пластинки времен далекой юности. Он бросал бы в автомат монеты и до одури пил сладкую коку, потом закладывал бы пенни в машину со жвачкой и жевал до боли в челюстях. В подвале хранились четыре ящика с кока-колой, разлитой в бутылки с длинным горлышком, рядом стояли четыре коробки с жевательной резинкой, маленькими шариками всех цветов радуги. Наверху, в шкафу, лежали груды пластинок, скупленных у коллекционеров по всей стране. Интересно, что подумала бы об этом маниакальном увлечении Ариэль Харт, если рассказать ей.