Только он - Элизабет Лоуэлл Страница 29

Калеб подал Виллоу старенькую оловянную тарелку и вилку, у которой один зубец был согнут. Виллоу с удивлением посмотрела на Калеба.

— Я понимаю, что южной леди эта посуда может показаться убогой, но…

— Да замолчите вы, ради бога! — перебила его Виллоу Она взяла тарелку и вилку и села, поджав ноги по-турецки, у костра. — Просто я удивляюсь тому, что у вас оказалась тарелка и вилка. Я думала, что у вас нет ничего, кроме длиннющего ножа, да сковородки, да еще кофейника с отбитым краем… А тут вдруг появляются такие вещи — вилки, тарелки… целый дом из хвойных веток.

— Не было необходимости сервировать стол, чтобы поесть хлеб с мясом, — сказал Калеб, стараясь скрыть удовольствие. Он не без галантности предложил ей оловянную кружку. — Только будьте осторожны: горячий край может обжечь ваш нежный ротик.

При свете костра карие глаза Виллоу строптиво сверкнули.

— Я уже пила из оловянной кружки.

— Я не знал, что утонченная южная леди благоволит к оловянной посуде.

Что собиралась Виллоу ответить, осталось неизвестным, поскольку в этот момент ее внимание привлекло содержимое сковородки.

— Форель?! — воскликнула она, не веря собственным глазам. — Где это вы умудрились добыть ее?

— У подмытого берега на дальней окраине луга.

— Я что-то не заметила, чтобы вы брали удочку.

— Я и не брал.

— Так как тогда…

— Эти маленькие дьяволята унюхали запах мяса и запрыгнули прямо на сковородку.

Виллоу открыла было рот, затем закрыла его и покачала головой, глядя на сочную, с аппетитной коричневой корочкой рыбу.

— Калеб Блэк, вы удивительный и ужасный человек.

Чуть улыбнувшись, он взял из ее рук оловянную тарелку, наклонился над сковородкой и концом своего охотничьего ножа ловко положил две рыбины на тарелку Виллоу.

— Зелень? — спросил он.

Виллоу молча кивнула головой. Калеб рядом с ней положил горку одуванчиков.

— Как насчет горного лука и индейского сельдерея?

— Пожалуйста, — сказала она еле слышно.

На вкус форель оказалась даже аппетитней, чем на вид. Виллоу и Калеб не стали мешкать с едой, чтобы спускающаяся ночь не остудила пищу. И хотя Виллоу ела быстро, Калеб расправился с форелью еще раньше. Видя, с каким аппетитом она ест, Калеб улыбнулся, довольный тем, что доставил ей нежданную радость.

— Меду? — спросил он, когда Виллоу отложила тарелку.

— Что?

— Не желаете ли положить меду на хлеб? — уточнил Калеб с улыбкой, видя удивленный взгляд девушки.

— Я думала, что мы уже закончили ужин.

— Я нашел дерево с медом. Пчелы уже улеглись спать и не слишком возражали, когда я утащил у них кусок сот.

— Пчелы вас не ужалили? — спросила тотчас же Виллоу, пытаясь прочитать ответ в его лице.

— Ну, может, разок-другой.

Тихонько ахнув, она опустилась на колени перед Калебом.

— Куда?

— Сюда и сюда, — сказал он, пожимая плечами.

Калеб почувствовал, как пальцы Виллоу легонько коснулись его заросших щетиной щек, лба, шеи, проверяя, нет ли следов укуса. Выражение тревоги на ее лице настолько разволновало Калеба, что к горлу его подступил комок. Кажется, уже целую вечность никто не проявлял такой заботы па поводу разного рода ран, которые ежедневно наносила ему жизнь.

— Куда же? — не отступала Виллоу.

— В шею и в руку, — хрипло сказал Калеб, глядя на ее губы.

— Дайте взглянуть.

Калеб покорно протянул левую руку. Виллоу обхватила ее своими ладошками и потянула к огню. На тыльной стороне пальцев под черными курчавыми волосками виднелась небольшая припухлость.

— Покажите второй укус.

Не говоря ни слова, Калеб расстегнул шерстяную рубашку и открыл левую сторону шеи. В том месте, где начиналась кудрявая поросль на груди, также была видна припухлость.

— Наклонитесь посильнее к огню, — сказала Виллоу. — Вы такой высокий, что я не могу рассмотреть, не осталось ли жало.

Калеб повиновался. Когда он ощутил тепло дыхания Виллоу на груди, им овладело искушение схватить ее и показать ей ту часть своего тела, которая беспокоила его несравнимо больше, чем пчелиный укус на шее.

— Больно? — спросила Виллоу.

Он скривил рот, затем медленно покачал головой.

— Я не вижу жала. — Виллоу подняла взгляд и поразилась тому, насколько близко к Калебу она находилась. Его глаза были всего в нескольких дюймах от ее лица, в них отражались языки пламени костра.

— А вы собираетесь предложить поцелуй и тем облегчить боль? — проговорил Калеб, пристально глядя ей в глаза.

Румянец появился на щеках Виллоу.

— Вы, конечно, слишком стары для этого?

— Я буду стар для женского поцелуя лишь в тот день, когда можно будет прочитать надпись на моей могиле.

В течение некоторого времени Калеб и Виллоу смотрели в глаза друг Другу. Она не отводила глаз, в которых читалось то ли желание, то ли страх. Этого времени было достаточно для того, чтобы сделать продолжительный вдох. Он предложил ей чувственную приманку. Она отвергла ее. Тем самым вопрос для него закрывался. Будь она даже девушкой легкого поведения, она имеет право выбрать мужчину.

— Ложитесь спать, Виллоу.

Голос Калеба показался холодным, словно ветер с гор. Она прищурилась, удивляясь тому, как быстро на смену теплой хрипотце в его голосе пришла отрешенная холодность.

— Пищевая сода, — сказала Виллоу.

— Что?

— Пищевая сода утишит боль от укусов.

— Я предпочел бы, чтобы вы своим теплым язычком зализали мои раны.

Виллоу замерла, задержав дыхание.

— Идите спать, южная леди. Идите спать сейчас.

Огонь костра отражался в глазах Калеба, и эти золотые отражения казались яснее и горячее самого пламени. Виллоу бросила взгляд на Калеба, будучи не в состоянии решить для себя, бежать ли, ей от него или к нему. Желание броситься в его объятия было настолько сильным, что она заставила себя встать и кружным путем пойти к шалашу, лишь бы не проходить рядом с Калебом.

Однако, расположившись на душистой постели, Виллоу не могла заснуть. В ее ушах звучали его слова, она вспоминала, какой страстью горели его глаза, и чувствовала, что в каких-то глубинах ее тела рождается ответная страсть. Прислушиваясь к шуму несущего свежесть ветра, Виллоу задавала себе вопрос: что случилось бы, если бы она ответила на чувственный призыв глаз Калеба?

Виллоу стала уже засыпать, когда услышала негромкие звуки гармоники. Музыка словно жаловалась луне и горам. Виллоу сразу узнала песню — плач о молодом человеке, погибшем на войне. Тихая, сладостная печаль завладела ею. Слезы подступили к глазам при воспоминании о том времени, когда в доме семьи Моранов звучал мужской смех и ее мама была счастлива в окружении мужа, пятерых рослых сыновей и дочери с такими золотистыми волосами, что даже ангел мог заплакать от зависти.