Рождественский пес - Даниэль Глаттауэр Страница 29

Эдгар, профессор англистики, как выяснилось, все-таки нашел время и собирается зайти к ней поздно вечером, объяснила она. Отсюда и спешка.

— Но спать я с ним сегодня не буду, — сообщила она, злорадно щуря глаза. — То-то он обалдеет!

Чтобы с честью вынести все тяготы временного отлучения Эдгара и не выглядеть в глазах профессора изголодавшейся хищницей, она решила заглянуть к Максу. Это, конечно, мало было похоже на роман, но зато совесть его теперь была чиста. Мотив, побудивший его вызвонить к себе Натали, был не намного благороднее.

Он хотел продолжить тренировку, повторить опыт, проверить, удастся ли ему еще раз выйти сухим из воды. Этому благоприятствовали как гастрономические предпосылки (пирог из крыжовника и кофе), так и психологические параметры — он мог целую секунду думать о толстой Сиси, не испытывая никаких позывов к рвоте. То есть лабораторные условия можно было считать идеальными.

С момента своего первого удавшегося эксперимента с Натали два дня назад Макс пребывал в состоянии эйфории. Его сексуальная жизнь, похоже, могла измениться. Точнее, начаться. Испытывает ли он что-нибудь сам во время секса, ему было все равно. Ему вполне достаточно было сознания того, что у него может быть нормальный секс с нормальными поцелуями взасос, что он способен удовлетворить женщину, утолить ее вожделение традиционным способом. Сейчас ему было тридцать четыре года. Не так уж много. До заслуженного покоя еще далеко. Может быть, он даже успеет заключить с кем-нибудь долгосрочный союз наподобие брака. Да и против брака он тоже ничего не имел. С ребенком или даже двумя детьми и, конечно же, без собаки.

— Где? — коротко спросила Натали. На глаголы и местоимения ей было жаль времени.

В качестве ответа ей бросился в хищно прищуренные глаза оранжево-красный диван. Через несколько секунд они уже сидели на нем. Под курткой Натали все же обнаружилась одежда — черная застиранная футболка. Перед профессором англистики она в таком виде предстать не решилась бы, а для Макса и так сойдет. Натали схватила его первую попавшуюся руку и сунула себе под футболку, затем издала некий синтетический звук в виде многократно повторяющегося гласного «а» — как говорящая кукла, реагирующая на прикосновение. Макс ощутил приятное тепло ее кожи. Однако все осложнялось тем, что это не вызвало у него никакого возбуждения. И чем больше усилий прилагала Натали, чтобы изменить ситуацию в свою пользу, тем безнадежней она становилась — ни малейшего возбуждения.

Она расстегнула ему рубашку. Он подумал, что, пожалуй, пора прекратить это бесполезное занятие. Но Натали была слишком занята. Он не мог ей помешать. К тому же она бы его все равно не поняла. Она уже находилась в неведомом ему царстве чувств и оттуда произносила эротические монологи из второсортной, третьесортной и порнолитературы вроде: «Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?» (Ответа она не ждала.) «Я возьму… и засуну его…» И все в таком духе.

При этом она хватала его за определенные места, сначала через штаны, потом непосредственно под штанами. Наконец она и сама заметила: никакого возбуждения он не испытывал. Но это ее не смутило. Она уложила его на спину и продолжила спортивную разминку.

Макс, сам себе казавшийся смешным, ничего не мог изменить в этой смехотворной ситуации. Он мысленно махнул на все рукой, предоставил возбудительнице свою бренную оболочку в полное распоряжение и отключил дух от происходящего, направив его на Катрин. При мысли о ней он испытывал волнение. Он испытывал его уже несколько дней. Но в этот день в нем что-то окончательно изменилось. Он прекрасно знал, что именно, просто еще не решался признаться себе в этом. И не имел ни малейшего представления о том, что ему с этим делать.

Ему хотелось прикоснуться к ее щеке. Он, конечно, никогда бы на это не отважился: щеки Катрин были святыней, к ним нельзя было прикасаться всуе. Все ее лицо было неприкосновенно. Ее руки были тонкими, хрупкими произведениями искусства. А тело? Можно ли вообще думать о ее теле? Можно ли представлять его себе обнаженным? Можно ли мысленно погладить ее бедра? Только бедра, честное слово!

Натали наконец добилась своего. Ей удалось… впрочем, опустим детали. Он был в ней. Она стонала и сыпала направо и налево прилагательными вроде «твердый», «длинный», «большой», «влажный» и пр. Но потом дело вдруг приняло опасный оборот. Язык Натали обрушился на его лицо и, в одно мгновение излив на него не менее литра слюны, ворвался в его рот и заметался там в неистовой пляске.

Макс напряг все оставшиеся в его распоряжении мышцы рук и ног, сжал кулаки и попытался представить, что его целует не Натали, а Катрин. Это не сработало. В его биографии было лишь одно существо женского пола, способное так же жадно впиваться в губы, как Натали, — жирная Сиси.

Макс нечеловеческим усилием воли подавил первый мощный натиск тошноты и вырвал голову из тисков Натали.

— Ты чего? — произнесла она, не прерывая стонов.

— Может, нам поменяться местами? — спросил Макс слабым голосом.

— Ох уж эти мне мужчины! Обязательно вам надо быть сверху и задавать ритм!.. — ответила Натали.

Это прозвучало как «Еще чего! Перебьешься!» Еще сильнее стиснув его бедрами и вонзив ему ногти в шею, она на целую минуту погрузила язык в его рот.

Содержимое его желудка — пропитанные кофе куски пирога из крыжовника — с бешеной скоростью понеслось по кругу, как в центрифуге стиральной машины. Он попытался еще раз прибегнуть к помощи Катрин, зацепившись за нее мыслями.

Почему он просто не сказал ей, что безумно в нее влюблен? Чем это ему грозило? Разве она не обещала ему исполнить любое его желание в обмен на Курта?..

Вот он опять вернулся в тот сон: она сидит перед ним в желтом космическом скафандре. Ему видны только ее миндалевидные глаза. (У нее ведь, кажется, миндалевидные глаза?) «Ты кладешь руки мне на шею и медленно проводишь всеми десятью ногтями по спине…», — мысленно говорит он ей.

Как она на него смотрит! Как потрясающе двигает пальцами! О, эти пальцы у него на спине! Его тело конвульсивно дернулось. Он попытался закрыть рот. Но в нем был язык Натали. В нем была жирная Сиси.

Макс приподнял голову. Он чувствовал, что его вот-вот вырвет. Натали опять прижала его голову к подушке и оторвалась от его губ. Ее движения становились все быстрее, а стоны все гортаннее.

Страх смешался в нем с болью, сознанием собственного бессилия и неукротимым вожделением к Катрин. «Ты бы сделала это для меня? — мысленно спросил он. — Пожалуйста, сделай это поскорее, я больше не могу терпеть!» — умолял он ее. «Спасибо за пирог и кофе», — ответила она с садистской вежливостью. Он овладел ею, целуя ее в обе щеки. Она вырвалась, горько заплакала, завыла, как волк, захныкала, как ребенок. Нет, это было не хныканье. Это было скорее лошадиное ржание. Звонкое ржание дикой лошади.

Натали выгнула спину и в ужасе вскрикнула:

— Что-о-о-о это?!..

Прежде чем решиться открыть глаза, Макс сделал несколько глубоких вдохов и выдохов.