Одноклассница.ru - Татьяна Тронина Страница 28

Далее следовал подробный адрес.

Бывший классный руководитель – это святое. Учитель, которому она многим обязана.

«Совсем плох… Боже, как жалко! Надо съездить… не из-за Клима, а просто…» – подумала Вероника.

И сразу же после работы поехала по указанному адресу.

Дверь ей открыла Саша – чуть полноватая, с энергичным круглым лицом, копной великолепных волос.

– Я – Вероника Одинцова… Получила ваше письмо.

– А чего фото не выставили на сайте? – вместо приветствия поинтересовалась Саша. – Ну да ладно… Проходите. Папа был немного не в себе после того вечера. Даже не ожидал, что его бывшие ученики помнят о нем, любят… Приятно ему было.

– Да, он замечательный человек, – кивнула Вероника.

– Сказал, что Вероника Одинцова пошла по его стопам… Вы тоже учитель химии?

– Не совсем… Я медик, биохимик. Но все оттуда, из детства пошло…

– А… Проходите в комнату. Только не пугайтесь – папа совсем плох.

Они прошли в просторную светлую комнатку. В углу, на кровати, лежал под простыней Андрей Максимович. Вернее – кости, обтянутые зеленоватым пергаментом. От прежнего Андрея Максимовича остались одни только глаза.

– Папа, Вероника Одинцова пришла! – с преувеличенной радостью воскликнула Саша Мессинова.

Андрей Максимович пошевелился.

– Вероника… Молодчина… Пришла!

Вероника села на стул рядом с кроватью. «Очень плох. Очень! – с горечью подумала она, глядя на бывшего учителя. – Не жилец… Эх, а я так надеялась! И все надеялись…»

– Как вы?

– Никак… – попытался он улыбнуться. – Но это ничего… Меня вот выписали. Умирать.

– Еще поживете… – тупо солгала Вероника.

– Ладно тебе врать, Одинцова! – сердитым шепотом огрызнулся Андрей Максимович. – Двоечница! Ты медик или кто? Глаза разуй… Хотя, конечно, я бы еще пожил! – с детской какой-то мечтательностью протянул он.

Он вдруг стал вспоминать какие-то истории из той жизни, когда он работал учителем в школе, но, судя по фамилиям, это были истории не про одноклассников Вероники. Андрей Максимович все перепутал.

– Вы так и не вспомнили о Климе Иноземцеве?

– О ком? А, такой рыжий, мелкий… Помню, помню! Ох, крови он мне попортил, паршивец… – хрипло засмеялся учитель, потом закашлял.

Вероника почувствовала, как подкатывают к горлу рыдания. Клим не был ни рыжим, ни мелким.

– Чего нюни распустила? Ну ладно, иди уж…

Она поцеловала Андрея Максимовича в лоб и вышла на кухню.

Саша Мессинова поставила на стол кружку с дымящимся чаем.

– Он ничего не помнит… – пробормотала Вероника.

– Чайку? Да вы садитесь… Врачи сказали – дня два-три ему осталось. Чудо будет, если неделю протянет. Мы с мужем по очереди с ним сидим.

– Если хотите, то я…

– Спасибо, – покачала головой Саша. – Своя ноша не тянет.

– Рак – это страшная вещь… – пробормотала Вероника, отпив из чашки.

Саша тоже налила себе чаю, села напротив Вероники. Дочь Мессинова хоть и выглядела печальной, но все равно круглое лицо излучало энергию. Папина дочка…

– «Химия» его добила. Вот ведь лечение жестокое… А лучше и не придумали ничего! Врачи так и говорили – неизвестно, что быстрее добьет.

– Что? – рассеянно спросила Вероника.

– Я говорю – дикость. Папа, когда заболел, похудел сильно. Потом эта «химия»… «Химия» рак уничтожила. Но она и добила его окончательно! Совсем прозрачным стал. Он сейчас умирает не от рака, не-ет!.. Он умирает от этой… от кахексии.

Вероника поставила кружку на стол.

– От чего?

– От кахексии [1]. От истощения то есть. Организм ничего не воспринимает. Ни пищи, ничего… Мы и витамины ему кололи, глюкозу и всякие питательные смеси… Ни-че-го. Я говорю – два дня ему врачи отмерили.

Вероника облизнула враз пересохшие губы. Произнесла название нескольких препаратов.

– Эти давали?

– Давали! Без толку… Я ж говорю – уже необратимый процесс, – вздохнула Саша. – А вы не переживайте. Все хорошо. Папа уходит счастливым. Господи, Вероника, да что это с вами?

– Ночь не спала… Послушайте, Саша… – Вероника заплакала, потом засмеялась, чувствуя, что опять не владеет собой. – Но это смешно… И невероятно!

– Что – невероятно? – испуганно спросила Саша.

– Я же… Нет, ну так не бывает! – Вероника опять залилась смехом.

– Это нервы, – глядя на Веронику, убежденно произнесла Саша. – Сейчас я вам валокордину накапаю.

– Саша, милая… Не надо мне валокордину… Я сейчас вам все объясню… Я же биохимик, я вам сказала? Так вот… Я как раз сейчас работаю над препаратом… который способен победить истощение – кахексию то есть! Правда, это в первую очередь для больных анорексией, но…

– Хороший препарат? – быстро спросила Саша.

– Хороший! На мышах вот испытываем… Живут мыши-то! – заливаясь смехом, с трудом произнесла Вероника.

Саша вдруг резко закрыла ей рот пухлой ладонью и произнесла коротко, очень серьезно:

– А папе?

– Так поздно! – мотнула головой Вероника. – Я опоздала… Только через пару лет, может быть, начнется производство витазиона – ну, этого препарата.

– А и хрен с ним, с производством! – хищно дрогнули ноздри у Саши. – Утопающий хватается за соломинку.

– И что вы предлагаете?

– Вы знаете.

Вероника помолчала. В груди все еще екало от приступа истерического смеха.

– Это незаконно. Витазион не прошел клинические испытания…

– Ну и что.

– Меня посадят.

– А кто узнает-то? – фыркнула Саша Мессинова.

Вероника еще помолчала. Потом произнесла решительно:

– Хорошо. Только я ничего не гарантирую… Я не господь бог. Правда, у меня в лаборатории все подотчетно, все действующие вещества в граммах подсчитаны… Не представляю, как я витазион возьму. Впрочем… придумаю что-нибудь.

* * *