Последнее лето — твое и мое - Энн Брашерс Страница 28

Он притянул ее к себе на грудь, чувствуя, как под его спиной меняет форму песок. Пляж был тем местом, где этого произойти не могло и где оно должно было произойти. Разумеется, она это понимала.

Когда она прижалась к нему, он был уже вполне готов, весь во власти желания, вызывающего восторг и печаль одновременно. Мучительное наслаждение. Болезненное желание, содержащее в себе все оттенки чувств от агонии до счастья.

Ее глаза так же, как и его, были широко раскрыты. Между ними возникла негласная договоренность о том, что стыдливость не должна им мешать. Когда он целовал ее в переносицу, два ее глаза слились в один глаз циклопа. Каждый из них не собирался пропустить ни один из этих моментов.

Она обхватила его тело ногами. Он хорошо знал, что она сильная. Они неслись вперед на полной скорости, когда уже невозможно остановиться. Полоса разгона кончается, и надо взлетать, несмотря ни на что, — даже если оба мотора отказали.

Ее колотила дрожь. Или дрожал он?

— Можем подождать, — сказал он, отчасти потому, что это была неправда. У него возникло жутковатое чувство полузабытья. У нее, наверное, тоже, потому что она сказала, или, может, ему это лишь померещилось: — Этот раз не единственный. А только первый.

Входя в нее, он чувствовал, словно его разъяли на части, а потом, почти сразу же, вновь собрали. Он сжимал ее в объятиях, пожалуй, слишком сильно. Его глаза наполнились слезами, какими он никогда прежде не плакал.

Продвигаясь глубже, он целовал ее в губы, и она целовала его в ответ. Он никогда не делал этого раньше.

Приподняв голову, он произнес:

— Вот ты какая, Алиса.

Трудно было в это поверить.

И вот после всего пережитого они наконец вместе. Несказанное счастье.

Он не просто занимался с Алисой любовью, хотя одного этого было довольно, чтобы привести в состояние эйфории. Он также примирялся с самим собой.

Потом она лежала, положив голову ему на грудь. Возможно, она даже уснула. Ей было просто не уследить за всеми ощущениями и состояниями, быстро сменяющими друг друга.

Чтобы не предстать в обнаженном виде перед всем светом, он укрыл их одеялом. Ей было тепло и спокойно лежать между его ног, сплетя с ним горячие руки.

Она боялась резко пошевелиться или даже заговорить, чтобы не нарушить это хрупкое состояние. Ей даже не хотелось слишком много думать. Так сладко было просто жить, чтобы позволено было любить и быть любимой.

А что, если мир ничего не заметит? Разве нельзя им остаться так, как они есть? Но она слышала рокот волн и видела ход луны, которая высвобождалась из плена плотных облаков. Земля по-прежнему вращалась, и они находились на ней. Наступит рассвет, и придет следующий день. Если все это настоящее, если это правда — если какая-то невидимая сила не унесет все, если мужчина, лежащий в ее объятиях, не попытается все стереть — тогда завтра наступит не только новый день, но и новая жизнь.

Они ели печенье. Алиса чувствовала на зубах хрустящие крупицы песка, налипшие на пальцы. Это было так знакомо, но не так уж неприятно. Она вспомнила, как мать говорила о том, что, хотя песок не имеет питательной ценности, он был для Алисы основным продуктом питания.

Каждый раз, глядя на Пола, она ждала, что он вот-вот исчезнет или станет отводить глаза, но этого не происходило. Он оставался с ней, он во всем ей подходил.

На какое-то время они уснули. Она проснулась, почувствовав на своей груди его губы. И они снова занимались любовью. Это было дольше, чем в первый раз, и в чем-то пленительней. Небо постепенно светлело. Он был сверху, и ей было видно его лицо, на котором отражалось безоговорочное и безудержное наслаждение, никогда не виданное ею прежде.

— Я люблю тебя, — сказала она, когда он в конце склонился к ней головой, и они продолжали двигаться, сплетенные в тесном объятии, щека к щеке. — Всегда любила. И всегда буду.

Она понимала, что слишком торопится и, может быть, говорит лишнее, но так уж вышло. Потому что это была правда, и с этим ничего нельзя было поделать.

Алиса хотела оказаться в своей постели до того, как Райли поймет, что она ушла, поэтому торопилась. Ни она, ни Пол не хотели, чтобы их заметили ранние серферы и бегуны. Она была рада тому, что родители в городе.

Многие вещи были волнующими и необычными. Одеваться перед ним и смотреть, как он делает то же самое, испытывать теперь некое чувство собственности в отношении его. Не просто чувствовать, что принадлежишь ему — а она это в какой-то мере ощущала всегда, — но что он тоже принадлежит тебе. Идя коротким путем по настилу от ничейной земли к своим домам, они держались за руки. Это он первый взял ее за руку.

Перед тем как расстаться, они вновь поцеловались. Она старалась не провожать его взглядом, когда он уходил, но все же не удержалась, в душе обращая к нему свою мольбу. «Не покидай меня. Останься».

В своей комнате она села на кровать и, уставившись взглядом в стену, мысленно прокручивала в голове события прошлой ночи.

Память имеет свою силу. Она уже начала компилировать, переставлять и создавать новую историю из только что пережитых тонких чувств. И для Алисы все предстанет немного в другом свете. «А для него?» — задавалась вопросом она.

Ей не хотелось принимать душ, чтобы не смывать с себя его запах, но все же она помылась. Она боялась заснуть, чтобы не давать подсознанию шанс все перепутать, но тем не менее заснула.

Когда она наконец проснулась, на нее нахлынули радостные воспоминания. Обычно она оценивала, каким образом ее сны отражали бодрствование, но сейчас было все наоборот. Ведь это действительно случилось, правда? Ощущения в теле говорили, что да, случилось.

Она страшно проголодалась и съела три миски хлопьев, останавливаясь только, чтобы перевести дух. Потом оделась, заметив новые ощущения, когда надевала белье, и помедлила у двери. Она опасалась, что в обычном мире людей и вещей исчезнет ее волшебное состояние. Но как ей без риска добыть сэндвич с яйцом?

Супермаркет, к счастью, был пуст. Лагерь на каникулах, а ее работа по присмотру за детьми начиналась только после обеда. Она съела полсэндвича в подходящем месте, выискивая глазами Пола по всем направлениям, даже таким, откуда он вряд ли мог бы появиться.

Она хотела его видеть, но и боялась тоже. Ей хотелось как можно дольше придерживаться своей версии событий. Она не хотела дать ему шанс вспоминать все по-другому, спрятать все в упаковку, которую легко можно запечатать и забыть о ее существовании.

Когда она неторопливой походкой подошла к дому, он стоял у ее порога. Она была взволнованна и страшно рада его видеть. Только боялась слишком долго смотреть ему в лицо. Неужели это вправду произошло?

Зачем она в поисках ответа вглядывается в его лицо? Она и так знает, что произошло. Разве этого недостаточно?

Но в самом деле недостаточно. Главное огорчение романтической любви состоит в том, что вы не в силах заставить ее продолжаться.