Речной дьявол - Диана Уайтсайд Страница 28

Чуть подрагивая, «Красотка» начала неторопливо двигаться вперед. Вода под ударами гребного колеса вспенилась, и вскоре частный поезд на насыпи исчез из виду, половина железного пролета моста Ганнибала впереди медленно переместилась к массивной каменной опоре.

Минуту спустя «Красотка чероки» прибавила ход. Дрожание судна усилилось.

Розалинда прикусила губу, чтобы не всхлипнуть, и закрыла глаза. Течение реки, похоже, не уступало силе волн пролива Лонг-Айленд в ту ужасную ночь. Если паровые котлы «Красотки» взорвутся, не выдержав нагрузки, то она вместе с другими пассажирами утонет в этом потоке.

– Песчаная коса осталась позади, Белькур, – заметил Хэл и, почти вплотную придвинувшись к Розалинде, улыбнулся одними уголками губ.

Постепенно под влиянием его восхитительного запаха и тепла панический страх Розалинды отступил. Каким-то чудом она сумела себя заставить снова посмотреть на воду. Зазвучал наигрываемый на каллиопе [3]веселый танцевальный мотив.

Теперь «Красотка чероки» скользила вверх по течению, рассекая водную гладь как нож масло, и вибрация почти не ощущалась. Судно спокойно проплыло между каменными быками моста, а вскоре шпили храмов Канзас-Сити стали медленно исчезать из виду и Розалинде показалось, будто они плывут в края, еще не тронутые цивилизацией.

В окна рубки долетало монотонное пение матросов, перемежающееся приказами помощника капитана, и Розалинда наконец вздохнула свободнее. Впервые со дня смерти матери и братьев она, отчаливая от берега, не заперлась в каюте, уткнув в подушку залитое слезами лицо.

Хэл отодвинулся от нее и повернулся к Виоле, которую, похоже, все интересовало на судне. Розалинда сожалела, что не может разделить с ней ее любопытство. Все же она внимательно слушала ответы, надеясь, что, возможно, в будущем ей, ученику штурмана, пригодятся эти сведения.

Донован молча наблюдал за женой; жесткую линию его рта смягчала легкая улыбка; даже Цицерон начал исследовать свой новый мир, обнюхивая все углы в рубке.

Час спустя «Красотка» миновала реку Канзас. Болтая с Виолой, Хэл привалился к боковому окну и теперь напоминал отдыхающего льва. Донован, прихлебывая кофе, следил за парившим в небе ястребом.

Двумя палубами ниже мерно работали двигатели, и Розалинда стала думать обо всех известных ей механических чудесах.

Она почти забыла, что находится на борту судна, когда в салоне под ними мелодично пропел колокол.

– Время завтрака, – объявил Хэл. – Ты, наверное, проголодалась, Виола?

– Вовсе нет. Ты еще не рассказал мне о течениях на подходе к Форт-Бентону…

Донован кашлянул.

– Любовь моя, ты обещала, что будешь хорошо есть во время путешествия.

Виола покраснела.

Очарованная ее реакцией, Розалинда прищурилась.

– Может, мне лучше позавтракать у нас каюте, Уильям, где ты сможешь покормить меня с ложечки? – Тон Виолы был полон скрытого значения.

Донован улыбнулся и поцеловал ее пальцы.

– Почту за честь. Прошу простить нас, джентльмены.

– Конечно, – усмехнулся Хэл.

– Ах как воркуют эти влюбленные голубки! – усмехнулся Белькур, когда Донованы покинули капитанский мостик.

– Что правда, то правда. Приятно видеть их такими, а не препирающимися, как другие семейные пары. – Хэл с минуту наблюдал за течением реки. – Ладно, мы с Карстерсом будем в моей каюте. Ему еще нужно многое усвоить, прежде чем я подпущу его к штурвалу.

Белькур кивнул.

– Не беспокойся насчет «Красотки», мы с Маккензи о ней позаботимся.

Насвистывая песенку Стивена Форстера о речном кораблике, Хэл начал спускаться по трапу на навесную палубу; Цицерон не отставал от него, счастливо повизгивая.

Розалинда молча шла следом, стараясь не смотреть на широкие плечи Хэла, узкие бедра и мелькавшие перед ней мускулистые ноги. Она уже затруднялась сказать, что в большей степени лишало ее присутствия духа: этот мужчина или быстрое течение реки?..

На бойлерной палубе было гораздо теплее, чем в рубке, поскольку она находилась непосредственно над котельным отделением. На лбу Розалинды выступили капли пота, пока она следовала за Хэлом вдоль большого салона с каютами. По мере их продвижения к корме, где взбивало воду гребное колесо, дрожь судна возрастала, но ни жара, ни вибрация не могли заставить Розалинду выбросить из головы мысли о мускулах, спрятанных под прекрасным костюмом Линдсея. Открыв дверь каюты, Хэл дал знак Розалинде, и она не заставила себя уговаривать – вошла первой.

Каюта оказалась просторной, почти шестнадцати футов в ширину, и с большими окнами по обе стороны от наружной двери. В углу стоял умывальник, в то время как центральное место занимала огромная бронзовая кровать. Кресло розового дерева и такой же комод составляли остальную часть обстановки. На полу лежал богато украшенный восточный ковер, над кроватью тянулся ряд крючков для одежды. Стены, шторы на окнах, полностью задернутые, и постельное белье – все было белоснежным. Каюта поражала элегантным убранством, почти таким же великолепным, как частный железнодорожный вагон ее родителей, и полностью заслуживала чести называться апартаментами владельца первоклассного корабля.

Плотно притворив дверь, Хэл повесил шляпу на крючок.

– Я велел принести раскладушку для тебя, – сообщил он, и Розалинда прыснула.

– А Цицерону ты это объяснил?

Хэл опустил взгляд, и его брови поползли вверх: Цицерон с остервенением трепал одеяло и простыни раскладушки с очевидным намерением довести их до уровня бахромы.

Розалинда зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться.

– Ах ты маленький жалкий… – заговорил Хэл. Цицерон тут же улегся посредине своего нового лежбища, взглянул на хозяина, зевнул и положил голову на лапы.

Розалинда, чуть не даваясь от смеха, обернулась, и Хэл обнял ее за талию. Она тут же прильнула к нему, и он поцеловал ее в волосы, потом в шею.

Розалинда в отчаянии сомкнула колени, чтобы не обмякнуть в его объятиях. Сзади сквозь ткань брюк она отчетливо ощущала крепость его налитой плоти, и под грубым полотном рубашки у нее тут же набухли соски.

– Ты согласишься спать в моей постели? Сквозь шум машин его голос был едва слышен.

– Но… мы не можем, – пробормотала Розалинда, пытаясь сохранять благоразумие. – Люди узнают.

Хэл фыркнул:

– Ученик делает то, что приказывает учитель. Эта раскладушка – единственная на судне и поставлена специально для тебя по моему приказу. Все будут думать, что ты спишь на ней, если ты будешь вести себя достаточно тихо, – продолжал Хэл, скользя по ней руками. – А я не стану целовать тебя в губы. Хотя соблазн велик, синяки могут выдать в нас любовников. В остальном, я уверен, мы сможем продолжать свои шалости, а окружающие будут видеть то, что мы им представим. – Хэл нежно подул на жилку, пульсирующую у нее на шее, и Розалинда, застонав, расставила ноги, повинуясь напору его колена. – Тебе хорошо, Розалинда?