Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра Страница 28

Фьямма нежно взяла ее за руки, но не перебивала, давая выговориться. Всякий раз, когда какая-нибудь из пациенток на время переставала посещать ее кабинет, а потом появлялась снова, требовалось время, чтобы вернуться к тому состоянию, в каком она была до своего исчезновения. Эстрелья не была исключением. И Фьямма, хотя и умирала от желания узнать, что произошло за это время между Эстрельей и Анхелем, вынуждена была прикусить язык. Она помнила, что в прошлый раз Эстрелья собиралась разузнать об Анхеле все, что сможет, и обещала, что, если он не уложит ее в постель сам, она возьмет инициативу в свои руки. История прервалась на самом интересном, но теперь Фьямме казалось, что Эстрелья не хочет говорить на эту тему. И она решила ей помочь: начала рассказывать о собственной жизни. Призналась, что в редкие периоды, когда тоже чувствует себя одинокой, занимается изучением различных религий, и в последнее время ей стал очень близок буддизм: его постулаты кажутся ей самыми простыми и действенными, и она считает, что это учение — самый надежный путь к достижению внутренней гармонии. Фьямма говорила о том, как важно верить в свои силы, любить даже собственные ошибки, анализировать их, учиться на них. О том, что надо слушать собственное сердце, искать то, что может принести радость, ни от чего не отказываться, не попробовав. Что следует действовать, повинуясь внутреннему голосу, и никогда не думать о том, что скажут окружающие, а только о том, как самой стать счастливой.

Эстрелья жадно впитывала слова психолога. Когда она слушала Фьямму, ей казалось, что все на свете легко и просто, но все выходило совсем по-другому, когда она пыталась применить советы Фьяммы на практике. Она знала, что зависима от всех и каждого. Что уже много лет — возможно, всю жизнь — жила лишь для того, чтобы быть оцененной своим окружением. Что у нее не было своего мнения и она подражала другим, даже тем, кого видела по телевизору. Что всегда спешила, потому что для нее торопливость была синонимом занятости и востребованности. Что помогала другим, чтобы казаться лучше, чем была на самом деле, и чтобы общество ее одобрило. Что носила строгие костюмы, потому что так положено руководителям. Однажды, листая журнал с фотографиями самых известных предпринимательниц, она решила сделать короткую стрижку, потому что ни у одной из этих женщин не было длинных волос. Что начинала громче говорить по телефону, если замечала, что за ней наблюдают. Затягивала разговоры, чтобы сделать вид, что занимается многими вопросами. Купила чемоданчик-"дипломат" и носила в нем пачку чистых бумажных листов — только чтобы походить на деловую даму. Ее зависимость от общественного мнения объяснялась хроническим одиночеством. Теперь она начинала это понимать, но не знала, как справиться с этим, а может, просто не хотела справляться.

Сейчас она полностью зависела от Анхеля. С того момента, как они познакомились, именно он возносил ее на вершину счастья или низвергал в бездну отчаяния (как это было в последние недели). Она попалась в капкан, любовь сыграла с ней злую шутку, и теперь Эстрелья каталась на этих американских горках, то умирая от наслаждения, то теряя разум от отчаяния. Конечно, она искала и находила себе оправдание, убеждая себя, что хотя ей пришлось хлебнуть горечи, но зато она вволю насытилась медом. И что за миг такого счастья, которое ей суждено было пережить, стоило заплатить любую цену, а пролитые ею слезы — цена еще не самая высокая. И вот она сидит перед Фьяммой. Она упорно добивалась, чтобы та ее приняла, стремилась увидеть Фьямму, но, если бы ее спросили зачем, она не смогла бы объяснить. Не могла бы Эстрелья объяснить и того, зачем ей так необходимы понимание и признание правильности ее поступков, но без понимания и признания она ни одного поступка и совершить не могла. В тот день она жаждала получить премию за свою "работу", надеялась на похвалу, на медаль "За прилежание". Она чувствовала себя так, словно ей снова было восемь лет, когда она каждый месяц приносила из школы дневник с итоговыми оценками (всегда очень низкими) и мать наказывала ее — спускала с нее трусики и хлестала ремнем так, что на ягодицах оставались отметины. Закончив экзекуцию, мать заставляла всхлипывающую девочку читать текст, выведенный на обложке тетради: "Учись, чтобы, когда вырастешь, не стать игрушкой страстей или послушным орудием в руках тиранов". В детстве Эстрелья была не в силах оценить всей глубины той фразы. Она поняла ее до конца, лишь когда связала судьбу с тем тираном, что достался ей в мужья. Вот когда она начала винить в своих несчастьях саму себя, свое нерадивое отношение к учебе в детстве. Тогда-то у нее и появился комплекс неполноценности. За многие годы цепи, которыми она сковала свое самосознание, спутались и переплелись, а замки на них так заржавели, что теперь их не смог бы открыть никакой ключ.

Сейчас Эстрелья сидела перед Фьяммой и никак не могла начать рассказ — поведать о своей неудаче: о той ночи с Анхелем, о его письме, которое она обнаружила сегодня утром на скамье в часовне и которое сейчас лежало у нее на груди. Сначала она хотела дать его Фьямме, чтобы та прочитала письмо сама, но потом подумала, что это будет слишком по-детски. И, собравшись с духом, Эстрелья изложила события прошедших недель, не забыв упомянуть о поездке в Африку. Ничего не утаила, рассказывая о том, как пыталась проявить инициативу и как эта попытка кончилась страданиями и депрессией. Она перескакивала с одного на другое, выхватывала то один эпизод, то другой, подробно останавливаясь на более важных из них и почти проскакивая мелкие. Старалась пред-ставить Анхеля в самом выгодном свете, прощая ему то, что он ее бросил, восхищаясь письмом, которое он ей написал.

Сейчас, на приеме у Фьяммы, Эстрелья тоже играла роль: ей трудно было оставаться самой собой, да она и не знала, кто она сейчас. К тому же она боялась разочаровать Фьямму, а потому была очень осторожна с тем, что и как она рассказывала. Эстрелья не знала, что ей не нужно прилагать никаких усилий — личная жизнь Фьяммы была сейчас пуста, в ней не было ни любви, ни тепла, и ей так хотелось услышать хотя бы о чужой радости, что она нарушила свое правило не принимать личного участия в делах пациентов. Чтобы хорошо делать свою работу, она должна была быть объективной. Но каждый раз, когда Эстрелья начинала рассказывать об Анхеле, Фьямма не могла удержаться от соблазна разделить с нею ее переживания. Это происходило с нею впервые. Сейчас, когда Эстрелья вернулась, вернулись и надежды Фьяммы — она согревала душу у чужого огня, и это давало ей силы. Фьямма переживала чудесные минуты: она любила и страдала вместе с Эстрельей, переживала радость и печаль Эстрельи, как свои собственные.

Так что обе они были счастливы, что Анхель вернулся. И уже предвкушали следующую встречу: трепетные прикосновения, взгляды и так давно ожидаемый финал.

Фьямме казалось, что все идет хорошо. Она не видела ничего страшного даже в том, что Эстрелье пришлось пережить долгие дни тоски и неведения: Фьямма считала, что это хорошая проверка чувств. Сейчас стало ясно, что в основе отношений Эстрельи и Анхеля будут лежать правда и искренность. Сейчас они знают, что их ждет. (Фьямма, сама того не замечая, часто употребляла формы множественного числа, что очень нравилось Эстрелье — Фьямма была не просто наперсницей, а соучастницей, почти сестрой, а радость Эстрельи множилась, когда она делала счастливыми других.)