Гордая американка - Жюльетта Бенцони Страница 28

Дописав письмо, она заклеила его, спрятала и тут же воспряла духом. Ничего, все скоро устроится. Если Джонатан уже возвратился – а он не говорил об очень длительном отсутствии, – то ему ничего не останется, кроме как отплыть на первом подвернувшемся судне.

Возвращение тетушки оказалось как нельзя более кстати: она являла сейчас собой образец жизнерадостности.

– Честное слово, вы прямо излучаете довольство! – заметила Александра, глядя, как тетка вынимает перед зеркалом длинные иголки, удерживающие прическу. – Это метро, наверное, действительно любопытное местечко, к тому же вы за это время успели, должно быть, полдюжины раз пересечь Париж вдоль и поперек.

– Выше всяких похвал. Правда, я не уверена, что тебе там понравится. У тебя слишком много снобистских предрассудков! Если начистоту, то я ездила на чашку чая к знакомой. Кроме того, я присутствовала у нее на увлекательнейшем спиритическом сеансе, на котором случай свел меня с очаровательным господином… Категорически запрещаю насмехаться надо мной или осыпать упреками!

– И не подумаю! – вздохнула Александра, у которой не было сейчас настроения вступать в дискуссию о страсти те-тушки к духам, оповещающим о своем появлении стуком, и к вертящимся столикам на одной ножке. – Вы имеете право развлекаться так, как вам хочется. Только почему вы мне ничего не сказали?

– Потому что сомневалась, стоит ли. Я вполне могла угодить в компанию шарлатанов. Теперь я твердо намерена вернуться в кружок в следующий четверг. Кстати, чтобы не забыть! Стоило мне появиться в вестибюле отеля, как лакей передал нам вот это. – Она вынула из муфты письмо и протянула его племяннице, чье имя было указано на конверте первым.

Александра быстро надорвала конверт и извлекла оттуда визитную карточку с вензелем; пробежав глазами текст, она порозовела от удовольствия: герцогиня Роан приглашала их обеих к себе на ужин в ближайший вторник.

Тут же позабыв о недавних мрачных мыслях, она засела за телефон, чтобы, не теряя времени, вызвать Антуана.

– Сегодня вечером я приглашаю вас на ужин в отеле. Нет, мне совершенно необходимо с вами повидаться! Мне так о многом надо вас расспросить!

– Почему не подождать до завтра? – заныл художник, который приготовился провести хотя бы один вечер в любимых тапочках. – Я чувствую себя немного… утомленным.

– Глупости! К тому же я не стану вас долго задерживать. Просто мне срочно необходим ваш совет: во вторник мы ужинаем у мадам де Роан, и…

– Я тоже. Между прочим, неплохо бы вам привыкнуть говорить «госпожа герцогиня».

– Вот видите! Мне бы не хотелось наделать ошибок, а времени у нас остается в обрез. Так что приезжайте! Я угощу вас портвейном Джефферсона!

Она прервала разговор, не желая слушать его доводов, но еще какое-то время сидела у телефонного столика неподвижно, стараясь унять сердцебиение. На званом ужине у Роанов ей необходимо быть обворожительной. Вдруг среди гостей окажется «он»?

Согласно несколько наивным представлениям Александры, герцогине полагалось принимать только равных себе, к тому же салон на бульваре Инвалидов казался ей наиболее подходящим местом для того, чтобы опровергнуть сложившееся у Фонсома впечатление о ней как о светской даме, способной ужинать у «Максима».

Сердце билось у нее еще сильнее, когда она переступила порог великолепного особняка, возведенного в XVIII веке Броньяром, – родового гнезда герцогини Герминии, урожденной Вертейяк. Ее привело в смятение великолепие интерьера и многочисленная ливрейная прислуга в напудренных париках, коротких панталонах и сияющих, как принято у французов, фраках: у простых слуг фраки были усеяны золотыми галунами, у метрдотелей – бронзовыми галунами на черном шелке. Молодая американка поняла, что попала в незнакомый ей доселе мир, который она мысленно сравнивала с великолепным Версалем.

При этом у нее не было причин сомневаться в себе. Она облачилась в последнее изобретение салона «Дусе» – белое муслиновое платье с коротким шлейфом на розовом атласе, усеянное перламутром, в котором выглядела несравненной красавицей; впечатлению способствовали чудесные жемчужины у нее на шее, на запястьях, в ушах и в прическе. Заехавший за ней Антуан восхищенно присвистнул:

– Даже представить себе не могу, где берут такие туалеты. Вы божественны! – С этими словами он поцеловал ей руку.

Он был счастлив, что она вняла его советам и не злоупотребила бриллиантами, к которым проявляли чрезмерное пристрастие ее соотечественницы. В своем радужном наряде она казалась белокурой принцессой из сказки, от которой трудно было отвести взгляд. На тетушке была на сей раз чудесная кротовая накидка и умеренное количество бриллиантов; она выглядела вполне элегантно и величественно, что было ей очень к лицу. Их встретил на пороге гостиной сам герцог Ален, который подвел их к герцогине, болтавшей среди роз с мужчиной лет шестидесяти, рослым и широкоплечим, почти совсем седым, чьи черные глаза, глядевшие когда-то достаточно многозначительно, чтобы под их взглядом хотелось съежиться, теперь светились иронией и снисходительностью.

Прием, оказанный ей герцогиней, еще больше успокоил Александру. Эта невысокая женщина, обладавшая тем не менее осанкой королевы, любила принимать видных иностранцев в своем салоне, считавшемся одним из самых завидных во всем Париже. Проницательность, доброта, расположенность к гостям и огромный опыт вращения в свете делали из нее несравненную хозяйку, умевшую принять как поэтов – для них она устраивала чай по четвергам, – так и московского великого князя или наследников испанского престола.

Догадавшись о смущении, мучающем эту ослепительно-прекрасную молоденькую женщину, отпущенную в Париж под присмотром тетки весьма неосмотрительным супругом, она представила ей своего собеседника:

– Дорогая, познакомьтесь с маркизом де Моденом, которому предоставлена честь быть вашим соседом по столу. Его род восходит к пажу Людовика XV, а по остроте языка ему нет равных в Париже. Благодаря ему вы с толком проведете время.

– Вы забегаете вперед, госпожа герцогиня, – с поклоном отвечал Моден. – В присутствии такой красавицы я всегда лишаюсь дара речи, хоть ты плачь! Надеюсь на вашу снисходительность, мадам.

Александра обошла под руку с ним – весь салон, где собралось человек тридцать; тетушку Эмити поручили заботам члена Академии, оказавшегося несколько тугим на ухо, а Антуан поспешил к стайке очаровательных дам, которыми был принят с немалым энтузиазмом.

У миссис Каррингтон создалось более реальное, чем когда-либо, впечатление, что она попала в Версаль. Все эти мужчины видной наружности и дамы в роскошных туалетах, увешанные драгоценностями, носили имена, как будто взятые из учебника истории: Монморанси, Талейран-Перигор, Монтескью, Гонто-Бирон. У нее кружилась голова. Она мечтала познакомиться с французской знатью, однако, оказавшись в самой гуще знати, растерялась. Если бы не маркиз де Моден, она бы вообразила, что Роаны не приглашают к себе никого, кроме герцогов и герцогинь. Все эти люди в вечерних фраках лондонского покроя и платьях от величайших парижских кутюрье принадлежали, казалось, к особой категории, отличной от нее. Это проскальзывало в их манере говорить, задирать подбородок, в особом изяществе, дававшемся им без всякого усилия, впитанном с молоком матери. Даже усы у мужчин выглядели здесь по-особому. Они вполне уместно смотрелись бы и под мушкетерской шляпой, и под треуголкой гвардейца. Александре оставалось лишь слушать и улыбаться. К счастью, маркиз говорил за них обоих, выказывая чудеса остроумия, что удачно контрастировало с безмолвной прелестью его спутницы.