Ее тайный возлюбленный - Сара Беннет Страница 28

Книги, как она и помнила, стояли на самом верху, до них невозможно было дотянуться рукой, однако позолоченные корешки легко поддавались прочтению. Антуанетта сквозь очки начала медленно читать их названия: «Эротические позиции и положения», «Ночь в гареме султана».

Она подтянула лестницу-стремянку и, поднявшись, достала с полки замеченные ею книги.

Книгами, видимо, давно не интересовались — их покрывал толстый слой пыли. Она вытерла пыль носовым платком и развернула одну из них. От первого же попавшейся ей на глаза рисунка у нее отвисла челюсть.

Обнаженная девушка, спиной к полуоткрытым дверям, с улыбкой обернулась назад в сторону молодого человека, стоявшего в тени дверного проема жадным глазами взиравшего на нее. Антуанетта чуть было не поперхнулась от удивления и испуганно оглянулась назад, не подсматривает ли кто-нибудь за ней. Она заперла за собой двери в библиотеку, однако чувствовала себя так, как будто сюда в любую минуту может ворваться кто-нибудь и задать нескромный вопрос, зачем она читает книги с такими непристойными картинками.

— Я учусь искусству обольщения, — вполголоса, но твердо сказала она самой себе, чтобы успокоиться.

Она перевернула лист, и глаза у нее округлились. На длинном диване вытянулась девушка, распущенные волосы едва прикрывали ее наготу, на ее лице застыло блаженное удовольствие, в то время как молодой человек, нагнувшись, гладил ладонью между ее бедрами.

— О Боже!

Она перевернула страницу, потом другую и, не удержавшись, фыркнула от смеха.

Она начала быстро переворачивать страницы, которые были столь же познавательны. Ее обуревало любопытство. Кто бы мог подумать, что такое возможно? На память пришла встреча с грабителем и его проделки. И тут же она ощутила легкое покалывание в груди и разливающееся тепло внизу живота.

Рассматривать картинки было небезынтересно, более того, поучительно, хотя Антуанетта однозначно предпочитала натуру, реального, из плоти и крови мужчину притворной игре воображения. При одном воспоминании о ласковых руках и губах грабителя приятная сладкая дрожь пробежала по всему ее телу. Покончив с первым учебником, Антуанетта решительно взялась за второй. Там были в основном рисунки, изображавшие сцены из гаремной жизни: женщины в прозрачных нарядах, соблазнительно поглядывающие на мужчин, одетых столь же легко, как и они, и выглядевших не менее игриво и возбужденно, чем они. Антуанетта отметила для себя кое-какие интересные и поучительные моменты их забав. Резким движением захлопнув книгу, она подняла кверху тучу пыли. Чихнув пару раз, поставила книги на место, будучи уверена, что в достаточной мере ознакомилась с азами любовной игры. Она обдумывала, как теперь лучше всего привести свой план в действие.

Смущало ее только одно обстоятельство: хватит ли у нее решимости в нужный момент отплатить ему той же монетой, но при этом не перейти за роковую грань неконтролируемой страсти…

Уэксмур-Мэнор спал, погруженный в тишину.

Гейбриел взобрался наверх по лестнице, осторожно избегая наиболее скрипучих ступеней, хорошо знакомых ему с детства, и тихо прокрался к двери спальни Антуанетты. Два дня он намеренно выжидал, пока его пыл не остынет до нужного градуса — по крайней мере, он так считал, — но едва он подошел к двери, как им опять овладел огонь желания, и его тело стало предательски изменять ему.

Он знал, что умеет владеть собой, но также знал, что у его самообладания есть границы. Она хранила письмо, которое ему было крайне необходимо, и они оба знали об этом, но как вынудить ее расстаться с письмом, он не представлял. Способ обольщения, похоже, не срабатывал, если не считать того, что он сам начинал сходить с ума по ней и сгорал от желания обладать ею. Возможно, ему следовало бы применить силу, но нет, Гейбриел покачал головой, он не мог обидеть ее.

На его губах по-прежнему играла улыбка, когда он отодвинул защелку и вошел в спальню.

Она спала, слышалось ее ровное мерное дыхание, ночной ветерок шевелил раздвинутые гардины на распахнутом окне. Салли Уоникот уже успела рассказать ему о прихоти Антуанетты — спать при открытых окнах. Гейбриел улыбнулся. Все-таки она чудачка, его маленький воробышек; всегда поступает вопреки принятому мнению, причем так, как будто для нее это самое естественное и разумное. Она все делает по-своему, живет той жизнью, какая ей больше по душе, и Гейбриелу нравилась независимость ее характера.

Он начинал понемногу разбираться в том, что она представляет собой как личность; понимая ее все больше и больше, приходил к выводу, что мало чего достигнет, пытаясь силой заставить ее отдать письмо. Напротив, такие его действия могли привести к противоположному результату. Антуанетта была сильной женщиной, которая умела постоять за себя, и это качество также вызывало у него восхищение. Антуанетта Дюпре была достойным противником.

Гейбриел тихо прошел по турецкому ковру к ее постели, остановился и всмотрелся в сумрак, густевший под пологом. Она лежала неподвижно: рука — поверх подушки, заплетенные в косу волосы на плече, длинные ресницы лежали темными дугами на алебастровой белизны щеках.

Вид у нее был одновременно невинный и такой желанный, что он не мог оторвать от нее глаз. Неожиданно для себя Гейбриел, не отдавая отчета в своих действиях, нагнулся и коснулся ее губ. Он впитывал их аромат, не спеша наслаждаясь их вкусом и теми чувствами, какие пробуждались в нем. Он опасался, что в следующий момент она подскочит на кровати и потребует, чтобы он немедленно оставил ее, а затем… ах, затем между ними опять началась бы привычная борьба за право считаться победителем.

Она пошевелилась. Он опять поцеловал ее и нежно обнял. В ответ она, вздохнув, сладко потянулась и обхватила руками его шею. К удивлению Гейбриела, она улыбалась, а в глубине ее распахнувшихся глаз прыгали смешинки.

— Вы, — сонно пробормотала она.

— Да.

— А мне казалось, что это сон.

Ее голос звучал нежно, тонко, пробуждая в глубине его души щемящую боль. Нечто помимо вожделения всколыхнулось в его груди, хотя Гейбриел не мог бы точно разобраться в этих чувствах. Кроме того, ее губы трепетали под его губами, ее пальцы сами собой перебирали его волнистые пряди, а он, казалось, был рад всему тому, что она делала.