Любовь черного лорда - Энн Стюарт Страница 28

Бывали минуты, когда Джеймс Киллоран испытывал желание ощутить простые человеческие чувства. Сейчас у графа было именно такое состояние. Он сидел с Эммой в ложе — весь доброжелательное внимание к своей спутнице и окружающим. Сказать по правде, именно публика занимала его больше всего. Многие украдкой и даже открыто разглядывали Эмму, которая и не подозревала о таком успехе. Она целиком была поглощена происходящим на сцене, не обращая внимания на спектакль, разворачивающийся в зале.

Бриллиантовое колье на шее девушки переливалось и сверкало даже в тусклом свете ламп. Киллоран не сомневался, что все женщины, пришедшие сегодня в оперу, прекрасно знают, сколько стоит такое украшение. Что уж говорить о мужчинах, которым приходилось покупать драгоценности не только женам, но и любовницам? Столь дорогое украшение на шее никому не известной девушки, судя по всему, вызвало шок у общества, и обсуждать его будут еще долго.

Слухи о его предполагаемом родстве с незнакомкой появились до ее дебюта в свете. Об этом Киллорану сказал ждавший этого, но все равно расстроенный Натаниэль. Граф отреагировал на новости сдержанной улыбкой. Если события и дальше будут развиваться так же стремительно, ему предстоит незабываемая весна, в которой найдется место и мести, и, пожалуй, новой, захватывающей страсти.

Киллоран взглянул на свою «кузину», напрочь забывшую о его присутствии. Девушка была всецело поглощена оперой, сказать откровенно, весьма посредственной.

От удовольствия Эмма светилась не хуже, чем колье у нее на шее. Киллоран сидел чуть сзади и сбоку и видел, как сияют глаза девушки. Ее грудь вздымалась. Рыжие волосы были собраны на затылке лентой и свободно падали на плечи. Эта вызывающая в своей простоте прическа противоречила всем требованиям моды и безусловно была оскорблением для присутствующих в зале женщин и соблазном для мужчин.

Губы Эммы полуоткрылись от восхищения, и Киллорану самому пришлось испытать соблазн. Графу захотелось попробовать, каковы они на вкус.

Сие было воистину удивительно. Джеймс Киллоран не любил целоваться. Одно дело, утехи плоти, и совсем другое — поцелуи. Было в них что-то такое, чему уже давно не осталось места в жизни графа.

И вот теперь ему хотелось поцеловать Эмму. Просто поцеловать.

Должно быть, это потому, что она сидит в слезах. Этой девушке не раз доводилось смотреть на него в гневе и ярости, в скорби и отчаянии, но ни разу еще ее карие глаза не наполнялись слезами. Вызвать их смогли не реалии жизни, которым Эмма противостояла с завидным упорством, а фальшивые переживания бездарных актеров. Удивительно.

Когда Орфей пел о своей Эвридике, Эмма плакала. При этом тенор был весьма посредственным, а его привычку делать паузы перед надрывными вдохами Киллоран находил просто смехотворной. Но Эмма ничего этого не замечала. Она внимала музыке, и в ее глазах стояли слезы.

Киллоран вовсе не желал вспоминать те дни, когда и сам был так чувствителен. Воспоминания вызывали чувство вины и боль. И то и другое грозило тем, что крепость, в которую он себя добровольно заточил — и рад был такому заточению! — рухнет. Граф готов был сделать что угодно, лишь бы навсегда изгнать из своей жизни эти чувства.

А все эта рыжая красотка, оказавшаяся столь чувствительной, что рыдает в опере! Это она возвращала его к прежним ощущениям. К прежней жизни. К уюту и покою поместья, где Джеймс жил со своими любящими непрактичными родителями.

Потом покою пришел конец, и уюту тоже. Ему некого в этом винить, кроме себя.

Ему пришлось научиться жить без чувств, забыть о том, что окружающие называют моралью. Он похоронил родителей и покинул Ирландию, чтобы никогда туда не возвращаться. Все эти двенадцать лет он почти не вспоминал о прошлом.

И вот теперь прошлое возвращается… Воспоминания, а с ними боль. Киллорану вдруг захотелось оживить пламя страсти, воскресить благородные идеалы, которые были не чем иным, как ловушкой для простаков. Он безошибочно читал эти чувства во взоре сидящей с ним рядом девушки и больше всего хотел сейчас встряхнуть ее за плечи, вернуть к реальности. А еще Киллоран хотел прильнуть к ее губам…

Конечно, он не сделал ни того, ни другого.

Граф знал, что на них смотрят чаще, чем на сцену. Киллоран дождался самой скучной части оперы — того момента, когда глаза практически всех присутствующих в зале были устремлены на них, наклонился вперед и положил руку на обнаженное плечо Эммы.

Девушка непроизвольно дернулась, но граф сделал все, чтобы это движение осталось незамеченным заинтересованными зрителями.

— Мы уходим, — шепнул он, чуть ли не вплотную приблизив губы к щеке Эммы.

Она по-прежнему смотрела на сцену, но рука графа ощутила дрожь, пробежавшую по телу девушки.