Роковой бал - Кристина Додд Страница 28

– Кто эта леди?

– Та, которая приходила к нему сегодня утром? – Блэкберн кивнул, и Виггенс усмехнулась. – Я так и знала, что вас это заинтересует. Поэтому принесла отчет, как только смогла. Занятная леди. Напуганная до смерти, если судить по поведению. Сперва прошла от Оксфорд стрит мимо угла, где я дежурю, и глядела на дома, как будто не знает, куда ей нужно. Подходит к лестнице перед дверью француза, ну, я и подумала: «Ага! Еще одна!» А она вдруг пулей проносится обратно. Возвращается к моему углу.

Затем опять разворачивается, идет медленно и сама с собой разговаривает.

–Что же она говорила?

– Да я-то далеко от нее стояла, милорд. Я только видела, как она руки о юбку вытирает, словно на ней перчаток нет, и ставит ногу на первую ступеньку. А потом опять мчится назад! Обратно к моему углу! – Виггенс энергично прошлась по маленькой комнате, изображая ту женщину.

Откинувшись на кожаную спинку стула, Блэкберн наблюдал за этим представлением.

– Но она наконец решилась войти?

Виггенс нахмурилась, негодуя, что ее рассказ прерван.

– Ага. На третий раз доходит она до дальнего угла, по-военному разворачивается к дому, поднимается по лестнице и стучит в дверь.

– Ее впустили.

– Еще бы! Француз-дворецкий встречает ее со всеми почестями, улыбается, кланяется как очень важной птице. Тут я подбираюсь поближе, выглядываю – и что же вижу? Он сам выходит к ней. Кланяется и целует ее пальцы, точно она герцогиня какая или вроде того.

По спине Блэкберна пробежал холодок неожиданно возникшего подозрения.

– Прекрасно.

– А потом он закрывает дверь. – Виггенс обрушилась на стул и ссутулилась. Спектакль окончен.

Блэкберн прочитал описание этой леди, затем еще раз. Его мозг стремительно заработал.

Но это не могла быть Джейн. Просто его до сих пор тяготили воспоминания о прошедшем вечере. Он еще мог – когда хотел – вызвать из памяти ее образ, вдохнуть ее запах, почувствовать теплоту кожи и захотеть чего-то большего.

– Высокая женщина, говоришь.

– Достаточно высокая, чтобы выделяться из толпы. – Виггенс почесалась с таким видом, что Блэкберну захотелось тщательно помыться, когда он останется один. – Хорошо одетая, не первой молодости, если хотите знать, но симпатичная и достойная. Это я вам точно говорю.

– Короткие темные волосы, – предположил Блэкберн.

– Локоны выбиваются из-под чепца и вьются вокруг лица. Блэкберн заметил, что у него похолодели руки, а в голове загудело.

Это не могла быть Джейн. Только решение разыграть ее поклонника заставляло Блэкберна вообще принимать ее во внимание. Есть еще факт, что он уважал Джейн за ее ум, и тот факт, что он достаточно желал ее, чтобы пригрозить насчет воплощения сплетен в жизнь.

– Ты случайно не заметила, какого цвета у нее глаза?

– Не-а. Слишком далеко. – Виггенс выпрямилась. – Хотя нет. Я заметила их потому, что они такого же зеленого цвета, как мох в канаве.

Уставившись в отчет, Блэкберн увидел Джейн такой, какой видел вчера, когда ее силуэт вырисовывался на фоне освещенной двери. Де Сент-Аманд вложил ей в руку какой-то клочок бумаги. Она сначала отказывалась, словно лучшая ее часть восставала против этого решения. Затем взяла.

Проведя языком по губам, Блэкберн спросил:

– Ты слышала ее имя?

– Нет, милорд.

У нее нет никакого дохода, а деверь скупится на каждую копейку. Однако ее вчерашнее платье стоит больше, чем Виггенс зарабатывает за год.

– Она была соблазнительно одета?

– Нет, милорд, – испуганно ответила Виггенс. – Простая коричневая пелерина поверх обыкновенного коричневого платья.

Джейн продала свою душу?

– Вы выглядите немного уставшим. – Большие голубые глаза Виггенс вглядывались в Блэкберна. – Вам нужно поесть.

– Да. – Блэкберн открыл ящик стола и достал пять шиллингов. Затем, вспомнив стоимость платья Джейн, добавил еще пять. – У меня для тебя новое задание.

Виггенс поклонилась и, подбоченясь, выставила острые локти. – К вашим услугам, милорд.

– Я хочу, чтобы ты отправилась на площадь Кавендиш и поработала там. Разузнай, не живет ли леди, которая так странно вела себя у де Сент-Аманда, в доме у Тарлинов?

–Но я ваш лучший сыщик! – возмущенно сказала Виггенс. – Почему вы отправляете меня на площадь Кавендиш, где живут одни франты?

– Там у нас могут быть неприятности, возможно, связанные с французами. – Блэкберн положил деньги в протянутую тонкую руку девочки. – Я завишу от тебя. Ты это знаешь.

Взглянув на полученное вознаграждение, Виггенс быстро изменила свое мнение и воодушевленно пообещала:

– Хорошо, милорд. Я вас не подведу.

Затем она с важным видом удалилась, оставив Блэкберна наедине с его мрачными мыслями.

Виконт де Сент-Аманд был одним из многочисленных французов, которые эмигрировали из Франции четырнадцать лет назад, спасаясь от кровавого террора. Почти всех членов семьи виконта казнили на гильотине. Гордый и тщеславный, впервые в жизни застигнутый нуждой, он не сумел приспособиться к английской жизни. Ему требовались деньги – много денег, – а этого он был здесь лишен.

До недавнего времени.

Де Сент-Аманд не понимал, что такое осторожность. Он выставлял напоказ свое новоприобретенное богатство, и министерство иностранных дел быстро заинтересовалось им. После короткого расследования источник его доходов стал известен. Он шпионил на Бонапарта.

Блэкберн презирал де Сент-Аманда за его неблагодарность стране, которая предоставила ему убежище. Но Блэкберн понимал, в чем именно заключается ошибка француза. Де Сент-Аманд страстно хотел возвратить старые времена, когда у него было состояние, и он мог рассчитывать на уважение, исходя лишь из своего богатства и высокого положения.

Однако многие потеряли все, но остались несгибаемы.

Джейн, если уж на то пошло.

Она тоже имела все основания стать озлобленной. Ее репутация была разрушена собственной юношеской глупостью, искусство предало ее, а вся респектабельность сгорела в огне его, Блэкберна, страсти. И она была бедна. Мог ли де Сент-Аманд завербовать ее? Джентльмен в Блэкберне протестовал, но холодный расчетливый ум подсказывал: да.

Блэкберн поднялся, взял свою касторовую шляпу и аккуратно надел ее. Кажется, пора возобновить свои подлые ухаживания за Джейн.

Такая перспектива доставляла ему слишком много удовольствия.