Тяжесть венца - Симона Вилар Страница 28

В церкви царил полумрак. О торжественности момента говорили лишь извлеченные из хранилища настоятельницей богатые церковные сосуды.

«Ричард всегда тяготел к пышным, внушительным церемониям, – подумала Анна. – Отчего же сейчас он так спешит? Ведь если я дала слово, ему нечего опасаться, что я изменю решение».

В следующую минуту она спросила его об этом.

Ричард круто повернулся к ней.

– Это выглядит странным и в высшей степени неразумным, когда невеста у самого алтаря вдруг начинает колебаться.

Его скулы напряглись, перекатывая желваки. Однако, увидев растерянное лицо Анны, герцог пояснил, смягчив тон:

– Вам незачем унижать меня недоверием, Анна. Вы, как никто другой, знаете, сколь долго и томительно я ждал этого момента. И я более не намерен откладывать наше венчание.

Словно сквозь мутную пелену смысл его слов достиг сознания Анны. Лицо ее застыло, но она вся дрожала, когда пришлось положить руку на сжатый кулак Ричарда и последовать к алтарю, где оба они опустились на колени.

Словно со стороны, она наблюдала, как совершается обряд. Ее мысли находились страшно далеко отсюда.

«А ведь все это уже было со мной», – подумалось ей.

Маленькая церковь, одинокая свеча, священник, произносящий слова обряда… Это все уже было с нею. Тогда она вся сияла, не сводя глаз с Филипа. Отец Гудвин обвенчал их в церкви святого Катберта – древнейшего святого Пограничного края. В прошлый раз, как и сейчас, она не могла сосредоточиться на обряде. Филип порой взглядывал на нее, нежно, но вместе с тем и строго, как на ребенка. И она старалась сделать все, что в ее силах, чтобы вызвать в душе торжественное и гордое чувство. Одинокая свеча сияла, как Вифлеемская звезда, и Анне от переполнявшей ее радости хотелось рассмеяться, броситься на шею Филипу или заговорщически подмигнуть маленькому священнику с серебряным, наподобие нимба, венчиком волос вокруг тонзуры, который навсегда соединил ее с тем, кого она любила больше жизни…

…Чья-то тень закрыла от нее мерцающую звезду. Она очнулась, вновь ощутила промозглый холод старой церкви, услышала сухо дребезжащий голос отца Беренгара.

Сейчас закричать бы от тоски, но вместо этого она стала покорно произносить положенные ей по обряду слова.

Она чувствовала, что Ричард не сводит с нее глаз.

«Он спас меня сегодня», – напомнила себе Анна, и ее голос, который от захлестнувшего ее отчаяния превратился почти в шепот, вновь окреп.

– …В болезни и в здравии, в горе и радости, отныне и навсегда, покуда нас не разлучит… смерть.

Она не смогла удержать протяжного вздоха перед последним словом.

После этого ей стало окончательно безразлично, что с нею происходит, и, лишь когда священник подал кольца на подносе, испытала легкое недоумение, не понимая, как Ричард в такой глуши и так скоро сумел отыскать обручальные кольца.

– Соедините ваши руки, – раздался голос священника.

Анна стояла покорная и печальная, в тяжелом меховом плаще поверх платья послушницы, с распущенными волосами, ниспадающими вдоль бледных щек.

Ричард глядел на нее, и глаза его казались черными провалами.

– Во имя Отца, – медленно произнес Ричард, коснувшись перстнем ее большого пальца. Потом он проделал то же с ее указательным и средним пальцами. – Во имя Сына и Святого Духа…

Кольцо скользнуло на ее безымянный палец.

– Аминь!

Присутствующие стали креститься.

Внезапно Анна взглянула в сторону нефа на мужской стороне.

«Это невыносимо! Один раз я уже обманулась. Он не вернется, чтобы не отдать меня Ричарду Глостеру».

И тем не менее она не могла отделаться от ощущения, что Филип Майсгрейв присутствует здесь, и это ощущение было столь сильным, что на протяжении всей мессы она невольно оглядывалась, словно все еще не теряя надежды, что из тьмы возникнет силуэт высокого голубоглазого воина.

После мессы новобрачные и свидетели направились в ризницу, чтобы расписаться в церковной книге. Анна по-прежнему пребывала как бы во сне. Она хотела было поставить родовое имя своего второго мужа, но Ричард шепнул ей на ухо: «Невиль, Невиль», – и она машинально вычертила фамилию отца. Затем подошли расписаться остальные присутствующие. Последним поставил свой крест Джон Дайтон. При этом Анне показалось, что он взглянул в ее сторону с мстительной улыбкой.

Мать Евлалия устремилась поздравить Анну, но у той был столь отрешенный вид, что она запнулась и, смутившись, отошла. Джеймс Тирелл молча опустился на колено и поднес к губам край ее плаща. Так же поступил и Дайтон.

Анна услышала, что он обращается к ней:

– Моя госпожа…

«Странно, почему на нем золоченый пояс и шпоры? Он ведь наемник, и я не припоминаю, чтобы его когда-либо посвящали в рыцари».

Но через миг она забыла об этом, завидев неверно колеблющийся силуэт мужа.

Как и перед венчанием, он протянул ей сжатую в кулак руку. Герцог глядел на нее немного снизу, но выражение его лица было столь жестким, что Анна почувствовала себя растерянной и беспомощной. Ричард вдруг словно бы исчез, смешавшись с мраком, и она видела лишь его огромную, достигающую арок церковного нефа тень.

– Вашу руку, герцогиня!

Она опустила свою ладонь на его сжатый кулак. С протяжным скрипом за ними закрылись врата церкви святого Мартина. Герцог и герцогиня Глостер отправились в странноприимный дом старого монастыря, где им предстояло провести первую брачную ночь.

«Боже, что я наделала?!» – пронеслось в мозгу Анны, когда они оказались в спальне Ричарда.

На плоской крышке сундука горела одинокая свеча. Кровать под простым саржевым пологом была довольно широка, и Анна, глядя на нее, вдруг ощутила себя девочкой, которой никогда не касался мужчина. А ведь еще совсем недавно ее ночи были полны страстных видений. Теперь же ее приводила в ужас сама мысль о том, что отныне она принадлежит горбатому калеке. Даже первая брачная ночь с Эдуардом Ланкастером так не страшила ее, хотя она и знала, что за нею последуют позор и бесчестье.

У стен в расставленных жаровнях рдели багряным светом уголья. Она видела, как Ричард высыпал на них из шелкового мешочка благовония. Затхлость старого помещения сразу отступила перед сильным духом амбры, смешанным с благоуханием жасминовых лепестков. У Анны от этих крепких ароматов вновь заболела голова. Она закрыла глаза и потерла виски. Однако именно эта боль привела ее в чувство, вызвала в ней некое глухое раздражение.

Она повернулась к Ричарду.

Герцог смотрел на нее, приподняв плечо. Резким движением Анна сбросила с плеч плащ и начала распускать шнуровку на груди. «В конце концов, я сама дала согласие, меня никто не принуждал».

Глостер вдруг хмыкнул. Приблизившись, он взял ее за подбородок и резко повернул к себе ее голову.