Бегство от страсти - Барбара Картленд Страница 27

Невозможно, чтобы Синтия, живая и жизнерадостная, какой воображала ее Флер, исчезла, не оставив никаких следов.

Сегодня Флер решила обследовать спальню Синтии. Она знала, где находилась эта комната. Обходя дом в первый раз в сопровождении Мэнверс, старшей горничной, Флер обратила внимание на одну из дверей в западном крыле дома.

— Что это за комната? — спросила она.

— Эта комната всегда заперта, — отвечала Мэнверс. — По приказанию сэра Нормана.

— Разве там никогда не убирают?

— Я сама убираюсь там раз в месяц.

Грубоватой необщительной Мэнверс пришлось не по душе появление Флер, и она противилась ей во всем, насколько у нее хватало смелости.

Тогда Флер ничего не сказала. Она не стала настаивать на своем праве войти в комнату, но сейчас решилась удовлетворить любопытство. Тем более что как раз в этот день Мэнверс была выходная.

Не то чтобы она боялась, но ей было неловко из-за своего непреодолимого любопытства, которое заставляло ее искать по всему дому следы пребывания в нем Синтии.

Она подошла к двери; несколько шагов отделяли ее от комнат, занимаемых сэром Норманом. Дверь была заперта, но ключ торчал снаружи. Флер повернула его…

Первое, что она ощутила, войдя в комнату, был аромат духов. Слабый, едва уловимый и все же отчетливый запах, прелестный, экзотический запах дорогих духов.

«Я так и думала, — с торжеством подумала флер, — именно так от нее и должно было пахнуть».

Она закрыла за собой дверь и, подойдя к окну, подняла шторы. Хлынувший в комнату солнечный свет заставил ее отвернуться.

Первым впечатлением Флер было разочарование. Комната была пуста. Флер почему-то ожидала найти здесь что-то личное, напоминающее образ Синтии, созданный ею в своем воображении.

Но сама комната была очаровательна: постель, закрытая шелковым покрывалом персикового цвета, зеленовато-голубоватый, в тон стен, ковер, резная мебель в испанском стиле, туалетный столик — доска розового мрамора на резных серебряных ножках.

Над камином висела картина итальянской школы, по обеим сторонам которой сверкали в солнечном свете зеркала; — с потолка свешивалась люстра венецианского стекла.

Комната ей ровным счетом ничего не сказала. Флер теперь знала о Синтии столько же, сколько в свой первый день в этом доме. Она почувствовала разочарование, ведь ей так хотелось побольше узнать об этой женщине, которая жила, страдала здесь, а потом бежала.

Повинуясь безотчетному импульсу, Флер открыла дверь в дальнем конце комнаты. Там оказалась ванная, выдержанная, как и спальня, в розовых и голубых тонах. Флер закрыла дверь. Что бы здесь еще осмотреть?

Ступая по мягкому ковру, она подошла к комоду. Все еще преодолевая смущение, выдвинула ящик.

«Это же моя обязанность, — оправдывалась она про себя, — следить за тем, чтобы все было в порядке, чтобы ящики были простелены чистой бумагой».

И все же Флер сознавала, что выполняет не свои обязанности, а свое желание. Верхний ящик был пуст, следующий тоже, но в нижнем оказалось несколько книг в кожаных переплетах и коробка.

При первом же взгляде на кожаные переплеты сердце Флер встрепенулось. Она сразу поняла, что это. Альбомы с фотографиями!

Она раскрыла их. Там оказалось то, что она и надеялась найти: снимки Прайори, сады, какие-то люди — с теннисными ракетками в руках, сидящие под деревьями и отвлекшиеся от разговора, чтобы улыбнуться фотографу.

Флер изучила каждый снимок, но среди множества женщин она не нашла ту единственную, которую искала. Возможно, Синтия снимала и ее не было среди людей на фотографиях.

Просмотрев первый альбом, Флер взялась за второй и сразу же нашла в нем большую фотографию, вынутую из рамы. Синтия!

В этом не было ни малейшего сомнения: тот же широкий лоб, тонкий породистый нос и овал лица сердечком, которыми восхищались и которые писали в зените своей славы Лоуренс, Джошуа Рейнольдс, Лели и Ромни и чьи портреты украшали стены галереи фамильного поместья Эшвинов.

«Она очаровательна. Я не ошибалась, — подумала Флер. — Нет, больше чем очаровательна — прекрасна».

Оставив фотографию, Флер снова переключилась на альбомы. Теперь она узнавала Синтию везде — в Швейцарии, на пляже в Монте-Карло, за рулем гоночной машины, в кабине самолета.

И везде она была прелестна, ее отличало особое очарование, не имеющее ничего общего с пресловутым обаянием кинозвезд или широко разрекламированной красотой других дам из высшего общества.

Флер вспомнила, что не раз встречала ее фотографии в иллюстрированных журналах. Синтия оказалась маленького роста, что было для Флер несколько неожиданным.

Флер воображала ее высокой, гибкой, стройной; вместо этого на некоторых снимках Синтия выглядела совсем миниатюрной. И снимков было очень мало.

С сожалением Флер отложила последний альбом и вновь взглянула на большую фотографию. Да, в этом лице чувствовался характер. Флер положила фотографию на место и опустилась на колени, чтобы задвинуть ящик.

Поколебавшись немного, она достала коробку. Квадратная деревянная шкатулка оказалась незапертой. Флер открыла ее и уставилась на лежавшие там предметы: золотой портсигар и зажигалку, запонки с сапфирами и бриллиантами, небрежно брошенные, словно не имеющие никакой цены, кожаный бумажник с инициалами «Н.М.» и крошечный золотой брелок в форме автомобиля.

Флер поняла. Это были подарки Синтии мужу.

Она поспешно закрыла крышку, чувствуя, насколько неуместно ее любопытство. Она раскаивалась, понимая, что коснулась чего-то слишком личного. Но прежде чем Флер захлопнула крышку, она успела заметить еще одну вещь, очень странную среди таких ценных предметов, — маленькую фарфоровую куколку в гавайском костюме.

Такие фигурки можно было купить на ярмарке или получить в качестве приза в ресторане. Зачем она здесь? — подумала Флер и решила, что, наверное, Синтия подарила куколку Норману как талисман.

Неужели его когда-нибудь привлекал такой ребяческий вздор? Это трудно было представить, но когда человек влюблен, он становится другим.

Флер задвинула ящик. Вероятно, сэр Норман принес все это сюда, с глаз долой — фотографию Синтии, вынутую из рамы, ее подарки ему.

«И все-таки нехорошо, — сердито подумала Флер, — очень нехорошо оставлять эти вещи здесь, где всякий может их увидеть!»

Она вышла и снова заперла дверь. Хотя Флер и нашла то, что искала, она осталась недовольной. Она была сердита на Нормана Митчэма и испытывала к нему еще большую антипатию.

«Разве можно так обходиться с памятью о женщине, которую ты любил, — думала она, — запереть комнату, как будто ее уже нет в живых, бросить в ящик для обозрения прислуги все напоминания о счастливых событиях и часах, проведенных вместе?