Отвергнутый дар - Салли Боумен Страница 27

Внезапно всю площадь заполнили спасающиеся бегством люди. Он расталкивал их как безумный, глаза у него саднило от пыли. Он добежал и остановился. Взрыв уничтожил не только кафе, но и два этажа над ним. Торчали балки, зияли пролеты. У соседнего здания наполовину высадило фасад: он увидел в проеме остатки комнаты – железная койка, криво застывшая на провисшем полу, порванная занавеска. «Это я уже пи-дел», – подумал он, происходящее вес еще доходило до него с патологической медлительностью. Где? В Англии после бомбежек. Занавеска билась в голой раме без стекол. Перед ним громоздилась груда бетонных глыб, пыли, острых осколков, покореженного металла. Целая гора, высотой в пятнадцать-двадцать футов.

Желтая пыль постепенно оседала, обволакивая его удушливым облаком. Холм из каменного крошева высился перед ним безмолвно и неподвижно. Не было слышно ни стонов, ни охов, ни криков – ничего. Он смотрел во все глаза, застыв, отказываясь воспринимать то, что видел. Из-под тяжелой бетонной глыбы выглядывал обрубок мужской ноги, оторванной ниже колена. Черная штанина разодрана в клочья, но ботинок на месте, даже не поцарапан. Чуть дальше, словно часть расчлененной куклы, торчала верхняя половина женского торса; на месте головы зияла дыра, из которой лилась кровь; пыль прибивала лохмотья, оставшиеся от цветастого платья.

Это не Изобел, подумал он. Не Изобел. Изобел была в белом. Он услыхал чей-то вопль, чудовищный вопль, и понял, что это кричит он сам.

Он был уже не один. Рядом стояла какая-то женщина, полная, пожилая, седая, в черном платье. Она тоже не отводила глаз от обломков. Он заметил, как она медленно воздела руки к ясному небу – то ли ужаснувшись, то ли посылая проклятия. Он увидел, что она раскрыла рот, но не услышал крика.

Эдуард и женщина упали на колени и принялись как безумные разгребать камни и пыль. За спиной у них в городе завыли сирены.

При взрыве погибли сорок три человека, в том числе Изобел и Жан-Поль; они оказались к бомбе ближе всех и были убиты на месте. Большую часть останков так и не удалось опознать; кое-кого определили по мостам и коронкам, по драгоценностям и фрагментам одежды, уцелевшим при взрыве.

Юношу Франсуа, он же Абдель Саран, состоящего в организации ФНО с шестнадцати лет, задержали в течение суток Два года назад во время уличного происшествия французский жандарм застрелил его старшего брата. Согласно военной сводке, Франсуа, он же Абдель, умер в камере от нанесенных им самому себе увечий. А еще через четыре года, как Эдуард и предсказывал. Шарль де Голль покончил с раздором, основная масса французов покинула Алжир, и он стал самостоятельным государством.

Эдуард больше ни разу не посетил Алжира, хотя бы лишь для того, Чтобы удостовериться в точности своих прогнозов. Покончив с необходимыми формальностями, он навсегда распрощался с Алжиром, вернулся самолетом в Париж и заперся у себя в Сен-Клу, не желая никого видеть.

Через две недели он заставил себя разобрать корреспонденцию Изобел и обнаружил письмо от ее гинеколога: тот, выполняя ее просьбу, рекомендовал несколько родильных домов. Письмо было отправлено в день их вылета. Он сразу понял, почему она ничего ему не сказала; вспомнил про стакан молока, что она заказала в кафе, и впервые за все это время сумел заплакать.

Воспитанный в католичестве католиком и умрет. Эдуард не проклинал ни арабского юношу, ни Жан-Поля, ни Алжир, ни колониализм, ни даже себя самого – он клял бога, вседержителя, которому поклонялся ребенком и перестал молиться в шестнадцать лет. Однажды Жан-Поль упрекнул его, что он ведет себя как сам господь, и Эдуард запомнил эти слова, больно его задевшие. Но если даже он, простой смертный, не находил в своем сердце сил проклясть брата или этого юношу, сыгравшего на слабости Жан-Поля и заманившего его в смертельную западню, то как мог боженька его детства, бог-любовь, погубить так кровожадно, так бессмысленно, причем не только его брата или убийцу брата, но отважную женщину Изобел, на которой не было никакой вины, и еще не родившегося ребенка? И, что еще хуже, убивать изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год во всех уголках этого несчастного мира, который, как принято думать, сам же и сотворил? Последние недели Эдуард принуждал себя проглядывать газеты и находил на их страницах лишь новые и новые этому подтверждения: несчастные случаи, недуги, насилие и безвременная смерть косили равно виновных и безвинных. Это и питало в нем яростный гнев – понимание, что не один он испытывает такое чувство, что его разделяют с ним тысячи и тысячи во всем мире: богатые и бедные, сильные и слабые, мужчины и женщины, родители и дети. Что же это за божество, раз оно сотворило мир, который с полным на то основанием ненавидит и поносит собственного творца? Нет, в такого бога он верить отказывался. Но повстречайся он с ним, с каким наслаждением он бы плюнул ему в лицо.

Месяца через три после взрыва, в последний день старого года и канун нового, Эдуард, не без горького удовольствия подгадав время, поздно вечером в одиночестве выехал из Сен-Клу и направился в центр Парижа. Он выбрал любимый автомобиль Грегуара, который по случайному совпадению больше всех любила и Изобел. Длинный черный капот машины отливал в свете мелькающих уличных фонарей, урчание мощного двигателя будило эхо на безлюдных улицах. Он избегал тех столичных районов, где собирались гуляки, чтобы отметить приход Нового года возлияниями и плясками под открытым небом. Он проезжал глухими улочками и тихими живыми бульварами, обитатели которых либо махнули на праздник и легли спать, либо встречали Новый год в узком семейном кругу.

Он миновал кафе «Уникум», где отец, Жак и другие члены их группы собрались на последнюю встречу и где он ужинал с Изобел в тот вечер, когда сделал ей предложение. Он проезжал мимо садов и парков, где играл в детстве; мимо особняков некоторых его бывших любовниц; мимо дома, где жила Клара Делюк. Мимо особняка матушки, которая, как он знал, затеяла вечерний прием в честь нового своего любовника, знаменитого мецената. Мимо «Эколь милитер», где его брат начал свою военную карьеру и впервые облачился в мундир, который Эдуард так ясно помнил. Мимо темных маслянистых вод Сены – промелькнули bateu-mouche [31]в ожерелье огней; влюбленная парочка, обнимающаяся в тени; вдрызг пьяный clochard [32], валяющийся на вентиляционной решетке метро, откуда поднималось тепло, и рядом – коричневый бумажный пакет и лужица вина. Он миновал беднейшие улицы Парижа и одни из самых роскошных и наконец, ближе к полуночи, остановил машину на красивом широком проспекте, застроенном изящными высокими зданиями.

Он не бывал тут раньше, но знал, что нужный ему дом находится именно здесь, был наслышан о нем от знакомых. Убедившись, что послевоенный режим экономии плохо сказывается на делах, Полина Симонеску перебралась из Лондона обратно в Париж примерно тогда же, когда Эдуард вернулся на родину, окончив Оксфорд. Совпадение его забавляло. Выходило так, словно она ждала его все эти годы.

Одни знакомые предпочитали бывать в ее заведении ночью; подобно Жан-Полю, они считали, что ночные часы благоприятствуют блуду и пьянству. Другие выбирали день, когда долгие послеполуденные часы сулят множество удовольствий. «В конце концов, невелика разница, – однажды сказал Эдуарду один из них. – В этом доме окна всегда занавешены, а лампы горят. В этом доме всегда ночь». Он вспомнил об этих словах, подойдя к дому – погруженному в тишину и мрак, внешне ничем не отличающемуся от соседних добропорядочных семейных особняков. Но стоит переступить порог…