Пещера невольницы-колдуньи. Шахразада - Шахразада Страница 27

— Нюкта — моя собственная кошка. Она из породы сервалов, но родилась абсолютно черной и погибла бы еще совсем малышкой, если бы отец не забрал ее в дом.

— Она опасна?

— Нет, пока я не прикажу ей нападать. — Девушка взглянула на Рахмана с лукавой улыбкой. — Если бы я приказала ей разорвать тебя на куски, она бы подчинилась без колебаний.

— Ты могла бы натравить ее на меня?

— Нет, — призналась Эриния. — Отец учил меня, что ни одного из наших животных нельзя использовать, чтобы причинить вред человеку. — Она беззаботно рассмеялась. — Так что, шейх Эль-Абдаллах, ты можешь не опасаться Нюкты.

— Я знаю, что ты скучаешь по отцу, — сказал он.

Эриния подняла на него взгляд, и он увидел, как глаза ее потухли.

— Я все еще оплакиваю его смерть.

В этот момент Рахман возненавидел себя, потому что своими словами невольно добавил ей боли. Он также осознал, что его намерения похитить девушку и привезти в свой стан вовсе не так уж чисты и продиктованы совсем не соображениями безопасности. Он страстно желал ее — это было ясно как день. Она будоражила его чувства, восхищала своей смелостью и не только. Рахман с трудом сдерживал желание стащить ее с коня и крепко прижать к своей груди.

— Госпожа Эриния, прошу принять мои глубочайшие соболезнования. Тебе нелегко было потерять отца.

— Тяжелее всего, — призналась она, встретив его сочувственный взгляд, — понимать, что уже никогда не услышать мне снова родной голос отца и не воспользоваться его мудрыми советами. — Спазм стиснул ей горло, и потребовалось время, чтобы она снова смогла заговорить. — Трудно сознавать, что нет больше у меня ни одного близкого человека, который заботился бы обо мне и о котором я бы могла заботиться.

Рахману вдруг стало невыносимо смотреть в выразительные зеленые глаза Эринии, потому что в них он видел страдание и боль, а ее боль непостижимым образом становилась и его болью.

«Как это могло случиться?» — спрашивал он себя. Он сильно переменился благодаря ей и теперь был обескуражен, не зная, как ему с ней поступить. У девушки были все основания возненавидеть его, но, как ни странно, этого не произошло. Сможет ли она когда-нибудь простить его за то, как он с ней обошелся?

Он обнаружил, что нуждается в ее уважении, но не думал, что этого уважения можно легко добиться. А любви? Каково это — почувствовать себя мужчиной, которого она любит? Эта мысль ошеломила его, но это было действительно так. Он хотел любить ее и знать, что она тоже любит его. Но не поздно ли было ему надеяться на это?

Какое-то время они скакали молча. Тени на песке стали гораздо длиннее, когда Рахман объявил остановку и протянул Эринии бурдюк с водой.

Напившись воды, девушка отерла рот тыльной стороной ладони и вернула бурдюк ему.

— Ты знаешь почти все о моей жизни, расскажи немного о своей.

Он подал ей знак спешиться, и они повели коней в поводу.

— Когда я рос, я жил в лучшем из двух миров. Мне жилось хорошо, и я получил блестящее образование под руководством отца. Когда он умер, меня отправили к отцу моей матери. Я должен был принять власть над племенем и…

Эриния не заметила странной паузы в словах Рахмана.

— Когда же смерть призвала твоего отца?

— Когда мне исполнилось двенадцать. По мне, он был лучшим из людей. Я был в отчаянии, когда он умер.

Эриния опустила взгляд на свои сапоги. Затем глубоко вздохнула, ощутив резкий горячий запах пустыни.

— А где твоя мать? Что с ней?

Рахман улыбнулся, словно обрадовался вопросу.

— Она жива. Она воспитывает мою младшую сестру — ведь я могу им дать только защиту.

Яркое солнце било в лицо, и Эриния заслонила глаза ладонью.

— У тебя есть родные, — напомнила она ему. — Тебе повезло.

Прошло несколько мгновений, и Рахман снова заговорил:

— Меня обучали лучшие наездники Египта, еще меня учили бросать кинжал с большого расстояния и поражать цель. Я многому научился у бедуинов и горд тем, что во мне течет их кровь. Если бы ты знала их так же, как я, ты бы их тоже полюбила. Думаю, что именно благодаря им, моим людям, моей земле, я и стал тем, кем стал…

И снова Рахман не закончил мысли. И снова Эриния не обратила на это внимания.

— При других обстоятельствах — возможно и полюбила бы. Сейчас я вижу в них только твоих сторожевых псов.

Рахман взглянул вдаль, на солнце, опускающееся к горизонту.

— Нам пора возвращаться.

Эриния согласно кивнула. Ей не хотелось возвращаться к своему одинокому существованию, но разве у нее был выбор?

Свиток пятнадцатый

Когда они возвратились на стоянку, Рахман спросил:

— Хочешь завтра снова покататься верхом?

Девушка кивнула:

— Я хочу этого больше всего на свете.

Рахман не мог не заметить румянца на ее щеках и радостного блеска в глазах.

— По рукам! Завтра нам придется выехать пораньше — я хочу показать тебе кое-что очень далеко отсюда.

Эриния думала, что из-за волнений дня не сумеет заснуть, но лишь голова ее коснулась подушки, она сразу же провалилась в глубокий сон. Проснулась девушка только тогда, когда первые лучи восходящего солнца проникли в шатер.

Когда Эриния вышла из шатра, Рахман уже ждал ее. Он направился к ней в сиянии ярких лучей поднимавшегося за его спиной солнца, и девушке подумалось, что это сам бог Солнца, Амон-Ра, предстал перед ней.

— Я собираюсь показать тебе один далекий уголок. Ты не боишься ночевать в пустыне?

Это предложение оказалось полной неожиданностью, но Эриния охотно согласилась — все что угодно, только не пыльная тишина шатра!

— Самые приятные мои воспоминания относятся к тем временам, когда мы с отцом отправлялись в пустыню. — На лице ее появилось задумчивое выражение. — Слуги давали нам с собой такую же еду, какую мы обычно ели дома, но в пустыне она казалась куда вкуснее.

Рахман помог ей сесть в седло, и его руки задержались на ее талии.

— Сегодня я буду твоим слугой, потому что мы отправляемся в это путешествие одни. — Он вопросительно приподнял одну бровь. — Если только ты, конечно, не пожелаешь взять с собой слуг.

Эриния обрадовалась тому, что они с ним будут одни, но постаралась, чтобы это не отразилось на ее лице.

— Я вовсе не какая-то избалованная наследница и не нуждаюсь в том, чтобы меня обслуживали.

— Тогда не будем мешкать! До того места, которое я собираюсь тебе показать, почти целый день пути.