Любовная горячка - Карен Мари Монинг Страница 27

– Мы в бомбоубежище, – прошептал Бэрронс, наклонившись к моему уху, – на глубине почти трех этажей под землей.

Не скажу, что это совсем не действовало мне на нервы. Я находилась глубоко под землей, и единственный выход наверх был за спинами дюжины тяжеловооруженных охранников. Не то чтобы я страдала клаустрофобией, но я люблю видеть над собой чистое небо или хотя бы знать, что оно прямо за окружающими меня стенами. А сейчас я чувствовала себя погребенной заживо. Думаю, мне больше понравилась бы перспектива сгореть во время ядерного взрыва, чем гнить двадцать лет в бетонном гробу.

– Прелестно, – пробормотала я. – Это что-то похожее на твой подзем… ой! – Ботинок Бэрронса опустился на мою ногу и надавил так, что мне показалось, будто моя ступня превратилась в блинчик.

– Для проявления вашего любопытства найдется другое время и другое место, мисс Лейн. Здесь постарайтесь воздержаться. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

– Извини, – произнесла я, действительно чувствуя себя виноватой.

Я могла понять его нежелание уведомлять этих людей о подземном тайнике, и, если бы я не была так сбита с толку окружающей обстановкой, я бы и сама могла об этом догадаться, прежде чем открыла рот.

– Сойди с моей ноги.

Он ответил своим специфическим, бэрронсовским взглядом, который я не берусь описать, – у него есть несколько таких взглядов, и каждый содержит пару томов информации.

– Я буду настороже, честно, – сердито сказала я.

Терпеть не могу чувствовать себя рыбой, вытащенной из воды, и не только потому, что я бессильно трепыхаюсь на песке, но и потому, что здесь я – килька в окружении акул.

– И я ни слова не скажу, пока ты мне не позволишь, о'кей?

Мой спутник одарил меня напряженной, но довольной улыбкой, и мы направились к своим сиденьям.

Эта комната была бетонной от пола до потолка, глазу не за что было зацепиться. Под потолком вились неприкрытые трубы и какие-то провода. Сорок металлических стульев стояли посреди помещения: в пять рядов, по четыре стула с каждой стороны от центрального прохода. Многие стулья уже были заняты людьми в элегантных вечерних туалетах. Все разговоры велись приглушенным шепотом.

В дальней части комнаты находилась центральная трибуна, по бокам которой располагались столы, уставленные различными предметами, накрытыми бархатом. Многие предметы, также скрытые бархатными покрывалами, стояли у стены за столами.

Бэрронс взглянул на меня. Я предусмотрительно не стала кивать.

«Да», – шепнула я, когда мы занимали свои места в третьем ряду, с правой стороны комнаты.

Я почувствовала это сразу же после того, как мы вошли в комнату, но не была уверена, что это – реликвия Фейри или кто-то из самих Фей, до тех пор пока у меня не появилась возможность изучить всех присутствующих людей на предмет их происхождения. Никто из них не прятался под чарами, все присутствующие в комнате были людьми, и это означало, что тут находился очень могущественный ОС, скрытый где-то под бархатом. По моей личной десятибалльной шкале накатывающей тошноты, в которой десятку вызывала «Синсар Дабх», а все остальные вещи распределялись где-то между тройкой и четверкой, до сих пор пустовали места для вещей с мощностью от шести и выше, а сама десятка заставляла меня терять сознание. Здешняя вещица тянула баллов на пять, и я полезла в карман за леденцами, которые помогали мне справиться с постоянным дискомфортом от непрерывного ношения копья. Копье, кстати, я чуть раньше выложила на стол Бэрронса, который привязал его к своей лодыжке, а не к моей. Я жутко не хотела расставаться с оружием, но мой обтягивающий костюм не оставлял мне выбора – спрятать под ним копье было просто невозможно. Думаю, доверие в наших с Бэрронсом отношениях все же присутствовало – я знала, что он вернет мне копье, как только у меня возникнет такая необходимость.

– Дверь закроется в полночь. – Губы Бэрронса скользнули по моему уху, и я вздрогнула, чем, очевидно, очень его удивила. – Все, кто не успеет зайти внутрь, останутся снаружи. Но пока что мы ждем любителей приходить в последнюю минуту.

Я взглянула на его часы. До полуночи оставалось три с половиной минуты, а шесть стульев все еще пустовали. Минуту спустя пять стульев были заняты, остался лишь один свободный в первом ряду. Думаю, я чуть не свернула себе шею, рассматривая публику, Бэрронс же глядел прямо перед собой.

«Сегодня ночью вы должны быть не просто ОС-детектором, мисс Лейн, – сказал он мне в самолете. – Вы должны стать моими глазами и ушами. Я хочу, чтобы вы ко всему прислушивались и все анализировали. Я хочу знать, кто и каким лотом заинтересовался, кто радовался выигрышу, кто тяжело переживал проигрыш». – «Почему? Ты всегда замечаешь куда больше, чем я». – «Там, куда мы сегодня отправляемся, любой взгляд по сторонам расценивается как проявление слабости и неуверенности. Вы должны замечать все за меня». – «А кто занимался этим раньше? Фиона?»

Когда Бэрронс не в настроении отвечать, он просто игнорирует меня.

Итак, я изображала новичка, интересующегося всем происходящим. Это было вовсе не так плохо, как я боялась, поскольку никто не таращился на меня в ответ. Да, некоторые взгляды слегка плавали, словно иллюстрируя борьбу любопытной человеческой природы с правилами игры, запрещавшими отвечать на нескромные взгляды.

Сначала мне забавно было наблюдать за людьми, которые надели дорогущие наряды лишь для того, чтобы сидеть в них на железных стульях в пыльном бомбоубежище, но потом я поняла: эти люди были настолько богаты, что деньги перестали быть для них просто деньгами. Эти люди сами стали богатством и оделись бы подобным образом даже на собственные похороны.

Здесь были двадцать шесть мужчин и одиннадцать женщин. Их возраст варьировался от раннего «за тридцать» до предела возможного. Самым древним был седовласый старик, которому на вид было около девяноста пяти. Он сидел в инвалидном кресле, в компании кислородного баллона и охранников. Сморщенная кожа старика казалась такой тонкой и прозрачной, что я могла видеть сеть вен на его лице. Он явно был болен чем-то, пожирающим его изнутри. И он был единственным, кто взглянул на меня в ответ на мой взгляд. У него были жуткие глаза. Мне стало интересно, чего же может желать человек, стоящий на краю могилы. Надеюсь, что, когда мне стукнет девяносто пять, я буду дорожить лишь тем, за что не нужно выкладывать миллионы, – любящей семьей, заботой и домашней едой.

Большинство разговоров велись о том, в каком ужасном месте они все оказались, как могла пострадать обувь во время прогулки по грязи и траве, а также об отвратительных политических прогнозах и еще более отвратительной погоде. Никто не упоминал выставленных на аукционе вещей, словно присутствующих вообще не интересовало то, за чем они сюда приехали. И они все время притворялись, будто их не интересует никто и ничто, окружающее их, и все движения, которые могли бы выдать их заинтересованность, маскировались под нечто абсолютно тривиальное. Две женщины вытащили косметички, словно для того, чтобы обновить помаду, хотя в зеркальца они рассматривали что угодно, только не себя. Четверо мужчин уронили различные предметы, для того чтобы нагнуться, якобы за ними, и исподтишка взглянуть на окружающих. Было что-то забавное и грустное в том, как все они почти одновременно ныряли за вещами, пытаясь сделать вид, будто ничего необычного не происходит.