Лакей и я - Валери Боумен Страница 27

Теперь, когда Лукас стал самим собой, ему выделили спальню на том же этаже, что и остальным гостям, а Беллингем играл роль его камердинера. Пока избавлялся от опостылевшей лакейской ливреи, Лукас прокручивал в уме недавний разговор с Фрэнсис. Она так серьезно, и с таким знанием дела изложила все составляющие законопроекта, указала на минусы, которые он считал плюсами…

У нее сложилось собственное твердое мнение, чем Лукас был одновременно впечатлен и раздосадован. Шансов, что она передумает, скорее всего нет. По правде говоря, многие ее доводы заставили Лукаса подвергнуть сомнению его собственную логику. Он очень старался сделать все возможное, чтобы закон приняли, потому что дал обещание покойному брату, но и, видит бог, сам верил в него. Только когда Фрэнсис спросила, почему он не видит, что этот закон ничего не дает ему лично и таким, как он, Лукас ощутил чувство вины, и ему пришлось напомнить себе, что это всего лишь игра. Вот только игра — плохое оправдание, если, в конце концов, он причинит Фрэнсис боль.

Чем больше он думал о своей вине, тем сильнее ее ощущал, особено после их тайных встреч и страстных поцелуев. Не очень-то это благородно — целовать леди, которая не знает, кто ты на самом деле. Но Фрэнсис с такой готовностью отвечала на его поцелуи, что сомнения быстро исчезали, а вот когда она заявила, что ненавидит графа Кендалла, чувство вины увеличилось стократ. Иными словами, он не более чем лжец.

Поначалу идея создания «Клуба лакеев» казалась забавной, но теперь все усложнилось. Ложь множилась. А хуже всего было то, что Лукас позволил себе поддаться страсти с невинной девушкой.

Он не находил оправданий своему поведению: даже разговаривать с ней он не имел права, не говоря уже о поцелуях. Фрэнсис и так ненавидит его, то есть лорда Кендалла, а что, если узнает, что ее друг, лакей Лукас, и есть тот, кого она презирает?

Как он объяснит ей происходящее? Она открыла ему свое сердце, не зная, что он ее заклятый враг, и не важно, что он тоже этого не знал: теперь-то знает, и все равно не сказал правду. Надо как следует все обдумать, а пока прекратить их встречи.

— Ты когда-нибудь чувствуешь себя виноватым? — спросил он Белла, когда тот помогал ему надеть сапоги, совершенствуя свои навыки камердинера. — Ты же шпион, и ложь — твоя работа.

Беллингем резко выпрямился: судя по всему, ему не понравилось это заявление.

— Я делаю все необходимое, чтобы выполнить свой долг перед короной.

Лукас с шумом выдохнул.

— Знаешь, как бы я себе ни убеждал, что все это только игра, совесть гложет. Я уже так заврался, что сам себя не узнаю.

Белл ненадолго задумался.

— Думаю, мне проще: ведь те, кому вынужден лгать я, мне тоже лгут или что-то скрывают.

— А мисс Уортон мне не лгала, да и ничего не скрывала, — со вздохом проговорил Лукас. — Весь этот «эксперимент», как Клейтону нравится называть наш безумный план, получился совсем не таким, как я ожидал.

Беллингем подал ему второй сапог и усмехнулся:

— Похоже, друг мой, ты влюбился!

У Лукаса челюсть отвисла.

— Что? Нет, я…

— Ты же именно этого хотел, разве нет? Цель этого безумия — найти любовь. Вот ты и нашел, все хорошо. Признаю, все оказалось несколько иным, учитывая… ваши встречи, в то время, как она считает тебя лакеем, но эта пробелма решаема. А что касается приданого, я ведь был прав?

Лукас застонал.

— Да, прав, черт возьми! Но мне наплевать на приданое. Я хотел найти женщину, которой нужен буду я, а не мой титул и деньги. Только я не подумал, что и мне придется стать настоящим мужем. Даже будь я безумно влюблен в мисс Уортон, я не мог бы получить ее сейчас, если бы захотел. Все, что я ей говорил, было ложью. Для начала — сама идея лакейского клуба была нелепой. Мне следовало отправиться в Лондон и жениться на леди, которую присмотрит матушка.

Белл расхохотался.

— А как же тогда веселье?

— Возможно, веселья бы не было, но и чувства вины тоже, — буркнул Лукас.

— Но это не самое плохое чувство, — пожал плечами Белл.

— Да? Что же может быть хуже? — удивился Лукас.

— Сожаление, возможно.

Лукас тяжело вздохнул и уставился в потолок, но, очевидно, не обнаружил там ничего интересного.

— Впрочем, все это больше не имеет значения. Я принял решение. Сегодня во второй половине дня я переговорю с сэром Реджинальдом относительно законопроекта, вечером постараюсь не появляться в столовой, а завтра утром попрощаюсь с мисс Уортон и уеду.

На лице Белла появилась хитрая ухмылка.

— Если ты в нее не влюблен, то зачем?

— Не слишком ли ты болтлив для камердинера? Смотри — уволю! — рыкнул Лукас.

Хохот Белла был прерван стуком в дверь.

— Войдите, — громко сказал Лукас, надевая сюртук.

Открылась дверь, и на пороге возник один из лакеев Клейтона, Артур, с серебряным подносом, на котором лежала записка.

— Для вас, милорд.

— Спасибо, Артур. — Лукас бросил ему монету и взял записку с подноса.

— От Клейтона? — полюбопытствовал Белл, запихивая лакейскую ливрею в гардероб.

— Нет. — Лукас помотал головой. — Ни за что не догадаешься, от кого!

— Давай читай уже! — предложил Белл.

Лукас сделал глубокий вдох и прочитал вслух записку, которую уже успел пробежать глазами:

«Лорд Кендалл, Мы не встречались, но мне необходимо сообщить вам нечто важное по поводу вашего законопроекта о занятости. Мне стало известно, что вы намерены приехать к лорду Клейтону. Не могли бы вы уделить мне несколько минут своего драгоценного времени? Понимаю, что вы крайне занятой человек, поэтому заранее вас благодарю». И подпись — Уортон с инициалами.

— От мисс Уортон? — удивился Беллингем.