Судьбе вопреки - Луанн Райс Страница 27

Лили поняла, что случилось что-то серьезное, как только вышла из лифта на пятом этаже больницы.

У двери палаты Мэйв стояли несколько врачей. Они бросили на нее быстрые взгляды, и Лили почувствовала, как сильно забилось ее сердце.

— Мисс Мэлоун! — воскликнула доктор Мид. — А мы как раз пытаемся до вас дозвониться.

— Что случилось? — спросила Лили, почувствовав слабость и прислоняясь к стене.

— Хорошие новости, — ответила доктор. — Ваша бабушка сегодня стала реагировать на внешние раздражители.

— Она вышла из комы?

— Не совсем, — произнесла доктор Мид с улыбкой, в которой проскользнуло некоторое сомнение. — Но она открыла глаза, осмотрелась и заметно активнее реагировала на некоторые нейротесты.

— Она что-нибудь говорила?

— Она сказала «Мара», — ответила доктор Мид, теперь уже улыбаясь по-настоящему.

— Я должна ее увидеть, — сказала Лили.

— Конечно! — разрешила доктор Мид и вместе с другими врачами отошла в сторону, чтобы пропустить Лили в палату.

Мэйв снился белый сон. Такие сны приходили к ней с тех пор, как она была еще совсем ребенком и пыталась проснуться после очень крепкого сна. Белые сны обычно снились ей накануне волнующих, прекрасных дней. Например, Мэйв видела белый сон в ночь накануне школьного конкурса на знание орфографии, когда она была в четвертом классе. Она получила приз, правильно написав слово «пирометаллургический». Еще один белый сон ей снился накануне победы в теннисном матче, когда она уже училась в выпускном классе школы. И снился под самое утро того дня, когда она вышла замуж.

Белые сны были предвестниками великой радости. Они приходили в разных формах: в виде насыщенных ярким светом кучевых облаков, или морской пены на мягких волнах на западном берегу Корсики, или мягких белых перьев на крыльях голубки. Но чувства, которыми они ее наделяли, были всегда одинаковыми. Ее тело трепетало от острого, прекрасного ощущения жизни, а душа наполнялась любовью, светом и ожиданием чуда. После таких снов очень хотелось проснуться и встретить новый день наяву.

В сегодняшнем белом сне Мэйв видела сад. Она стояла на тропинке, окруженная белыми розами, и чувствовала, что в руке у нее садовые ножницы. Со стороны моря доносился успокаивающий шелест волн о скалы. Это был ее собственный сад, и она подрезала цветы сорта «белые рассветы», которые росли на деревянной решетке у входной двери. Воздух был чистым и свежим, чуть смягченным соленым запахом моря. У нее были седые волосы, как и у женщины, которая работала рядом с ней. Конечно, это была Клара.

Им даже не нужно было говорить. Они давно уже составляли одну команду. Конечно, за все эти годы у них случались и размолвки. И уж конечно, у них не существовало единого мнения на все. Но в белых снах все ссоры уступают место любви.

— Мара, — произнесла Мэйв, подрезая ветки и колючки.

— Это значит «море», — откликнулась Клара. — По-гальски.

— И именно в Ирландском море, — продолжала Мэйв, — погибли мой сын и его жена.

— Но ты кажешься такой счастливой!

— Потому что я счастлива, — пояснила Мэйв. — Я скоро его увижу.

— Тебе нельзя сейчас уходить, — весело сказала Клара, — здесь твоя правнучка.

— Мара, — повторила Мэйв. И вдруг она услышала свой голос, отозвавшийся эхом в ее ушах, будто она уже наполовину проснулась, будто белый сон подходил к концу, будто настоящая жизнь звала ее обратно, заставляя вернуться из блаженного состояния: — Мара. Мара…

— Бабуля, — раздался знакомый голос, и это была не Клара. — Бабуля! Я здесь!

— Милая моя! — проговорила Мэйв.

Кто-то сжал ее руку. Это ощущение показалось ей таким чудесным, таким реальным. Она бы узнала это прикосновение из тысяч! Именно эту руку она держала, когда вела девочку в школу или на пляж, именно эту руку она держала во время посещений врача и дантиста, именно эту руку она держала во время похорон сына и невестки.

— Ты слышишь меня? — спросил знакомый голос.

И опять это говорила не Клара, и это был не сон. Мэйв моргнула — неужели это она…

— Мара? — Она не верила самой себе.

— Это я, бабуля! — ответила ее внучка счастливым, радостным голосом.

Мэйв опять заморгала, стараясь сфокусироваться и наконец увидеть того, кто говорил. Она закашлялась, и химический привкус — напоминавший сладкий, похожий на сироп воздух, который она тогда пила, как микстуру, — вернулся вновь, перебивая все ощущения, заставляя вновь кружиться ее голову. Она никак не могла вынырнуть из сна, не сейчас, еще нет… «Скоро, — подумала она. — Не уходи, не уходи, пожалуйста, дай мне еще всего пять минут…»

— Проснись, бабуля, — как сквозь вату, услышала она голос Мары. — Пожалуйста, проснись! Я хочу тебя видеть, хочу рассказать тебе о Роуз. Ей уже девять лет, бабуля. Она такая красивая.

Роуз, — пробормотала Мэйв, снова вернувшись в свой сад, где аромат цветов был таким сильным, таким тяжелым, что затягивал ее обратно в сон, прочь от прекрасного знакомого голоса, голоса Мары. Она изо всех сил старалась открыть глаза, посмотреть на лицо человека, сидевшего рядом. Ох, если бы только ей удалось поднять веки — они были такими тяжелыми, а тот запах уже заполонил все… Что он ей тогда сказал? Очень давно? «Белые розы так легко помять»…

— Бабуля! — воскликнула Мара громче. — Не уходи от меня, проснись! Ты мне нужна! Бабуля!

«Белые розы так легко помять»…

Белый сон растворился и превратился в темноту, и Мэйв знала — ей нужно предупредить Мару. Ей необходимо проснуться, проснуться во что бы то ни стало и предупредить свою дорогую внучку, что опасность вернулась и что она должна сделать все, что в ее силах, чтобы защитить себя и свою дочь.

Но сон оказался слишком сильным, она не могла с ним больше бороться. Он связал Мэйв по рукам и ногам и потащил за собой еще глубже, туда, где никто не мог до нее дотянуться. Пока не мог.

Лили очень расстроилась, но доктор Мид, невропатолог, попыталась убедить ее, что больные в состоянии комы часто приходят в себя и теряют сознание на какое-то время, прежде чем окончательно проснуться. Лили изо всех сил старалась поверить в эти слова — ее охватило такое счастье, когда она увидела мягкие голубые глаза бабушки в первый раз за целых девять лет и услышала, как любимый голос прошептал ее имя. А ведь она думала, что никогда уже его не услышит.