Роковая весна - Сандра Мартон Страница 27

— Я был не прав, — он повысил голос. — Ты художница. Иногда подрабатывала натурщицей. А я, скотина, заподозрил тебя Бог знает в чем.

«Извиняется!.. Похоже, что да. Но почему? Что случилось? Может, Софи вразумила его?»

— Что случилось? Почему такие перемены?

— Я сегодня звонил Мюллеру, — Дэниел перевел дыхание, — он мне сказал… «Вот это номер!»

— Эрнст Мюллер — лживая гадина, — зазвенел ее голос.

— Но сегодня он не лгал. Он сказал, что даже не знаком с тобой.

— И вы ему поверили?

— Да.

— А в тот, в первый раз, когда он сказал, что спал со мной, вы тоже ему поверили?

— Не нужно так, Миранда, — он нервно откинул волосы со лба. — Тогда я был зол. Чертовски зол. Ну, ошибся…

— Проясним кое-какие детали. Вы дважды обращались к Эрнсту Мюллеру, чтобы собрать обо мне сведения. Дважды… Так?

— Миранда, дай мне, черт возьми, хоть слово сказать. Я сейчас все объясню тебе. О'кей?

— Я прошу вас… мне нужно понять, почему вы оба раза поверили этому… этому…

— Потому, что тогда я не знал тебя. Потому что теперь я многое понял. Какое это имеет значение? — он обнял ее за плечи. — Я же пытаюсь сказать тебе, что я был не прав. А ты… ты мне мешаешь.

Миранда посмотрела на него, а сердце ее буквально пустилось в пляс: «Ну, что? Добрый принц? Самый добрый?»

— Миранда, — голос Дэниела звучал нежно и ласково, — я дурак дураком.

— Никто с этим и не спорит, — уточнила девушка строгим голосом.

— Ну, тогда… — он заулыбался.

— Мне следует прийти в восторг, потому что вы… вы, наконец, перестали считать, что я торгую своим…

Он засмеялся и, не дав договорить, притронулся к ее губам.

— Вы думаете, что меня волнует ваше мнение? — спросил Дэниел.

— Надеюсь, что да. Потому что мне не все равно, что обо мне думаешь ты, — тут она не заметила, что перешла в разговоре «на ты».

«А сердце заходилось от радости!.. Будто оно знает; что Дэниел смотрит на меня с нежностью, будто видит его ласковую улыбку…»

— Миранда!

— Да.

Дэниел взял в ладони ее лицо и заглянул в глаза близко-близко.

— Я все сделаю для тебя. Ты мне веришь?

— Не знаю, Дэниел. Я бы очень хотела…

— Миранда, дорогая. Не будем загадывать. Будет так, как будет. А сейчас мы пойдем слушать музыку, потом ужинать, а потом, если скажешь, что не хочешь больше меня видеть…

— Вы меня отправите в Амстердам? Помолчав, он спросил:

— Ты и в самом деле этого хочешь?

«Ах, если бы она знала?»

У входа в концертный зал стояла большая толпа. Спрашивали лишний билет. Дэниел обнял Миранду и, чуть отодвигая одних, ловко обходя других, повел к входу.

— Если мы не поспешим, то рискуем застрять в фойе до антракта. Лучше сделаем наоборот. Уйдем в антракте, если не возражаешь.

— Хорошо. Посмотрим.

Когда закончилось первое отделение, Миранда ощущала восторг, и уходить ей не хотелось. «Волшебные звуки музыки, ослепительный зал, празднично оживленная публика и бесподобный Дэниел, самый лучший в мире Дэниел…»

Музыка взволновала и его, но он не был бы Дэниелом Торпом, если бы не шутил по всякому поводу или совсем без повода. Наклоняясь к ней, слегка касаясь губами ее ушка, он весело рассказал все, что знал об архитекторе, строившем этот зал, потом припомнил многих великих музыкантов, которые выступали на этой сцене, а затем предположил, что скрипачам сегодня трудно вести свою партию, так как свет, падающий сверху, отражаясь от лысины дирижера, слепит им глаза.

В антракте они вышли в фойе, он усадил ее в кресло, а сам, как ледокол в океане, отправился пробивать дорогу к бару. Конечно же, он не поинтересовался, захочет ли она одиноко ожидать его в углу, правда, оставил ей право решать, уходят ли они или снова возвращаются в зал.

Миранда достала из сумочки листок бумаги, огрызок карандаша и стала по памяти делать наброски. «Дирижер, скрипачи, сцена…» Она не заметила, как он вернулся.

— Тулуз-Лотрек, говорят, тоже был фанатом, — шепнул он ей на ухо.

— Дэниел, мне хочется успеть все, что я вижу и чувствую, запечатлеть на бумаге, — смутилась Миранда, пряча набросок в сумочку.

— Париж — Мекка всех художников мира. Правильно? — сказал он и протянул ей бокал вина.

— Я всегда мечтала оказаться в Париже. Мои родители меня не понимали, считали, что вполне можно обойтись и Нью-Йорком.

— Нью-Йорк?.. — он радостно воскликнул. — Подумать только! Мы жили в одном городе и не встретились. Я поражен!

— А я нет. Полагаю, что мы с вами из разных слоев общества, — она снова перешла «на вы». А кроме того, — отпив глоток, она продолжила, — в Нью-Йорке я жила всего год. Детство и юность прошли в Филадельфии.

— Твоя семья из Филадельфии? Миранда кивнула.

— Мама, папа, маленькая сестренка, две кошки и пес.

— Наверно, кошки и пес заплакали, когда ты получила первую стипендию?

— О, да! — засмеялась Миранда.

— Твои родители тоже художники?

— Папа — механик. А мама… однажды смастерила мне изумительный маскарадный костюм. Как вы полагаете, это что-нибудь да значит?

— Без сомнения, — он приподнял бокал, как бы поздравляя ее с удачей, и улыбнулся. — Художественные наклонности определенно заложены в генах семьи Стюартов.

— А вы? Вы выросли в семье удачливых предпринимателей?

— Нет. Совсем не так. «Удача» в моей семье было запретным словом.

— Я не поняла.

— А я и до сих пор не все понимаю. Хорошо помню, что у матери для отца другого прозвища, кроме как «неудачник», не было. — Дэниел залпом допил вино.

— А зачем? Для чего она это ему говорила? — спросила Миранда.

— Ты, думаю, назвала бы его «мечтателем». Он всю жизнь лелеял в сердце мечту — разбогатеть или стать знаменитым.

— И этого не произошло?

— Конечно, — Дэниел замолчал. — Я ненавидел мать за ее отношение к отцу. Только теперь я понимаю, что ей досталось, как она пыталась сводить концы с концами в то время, когда отец сидел в своей берлоге и обдумывал варианты, как снюхаться с денежными ребятами.

Миранда наконец поняла, какие чувства волновали Дэниела. Интуитивно угадала, что этим он никогда и ни с кем не делился. Она обрадовалась, поняв, как много это для нее значит.

— А вы выбились в люди? — спросила она, мягко улыбнувшись. — Снюхались с денежными ребятами?

— Полагаю, да, — ответил Дэниел задумчиво.