Обреченная на счастье - Елена Богатырева Страница 26

Войдя в подъезд и приготовившись подниматься на свой второй этаж, как всегда вслепую, потому что все лампочки сто лет назад выкрутили и никто не собирался вставлять новые — это вам не Советская власть! — он снова был приятно удивлен. В подъезде горел свет! Теперь он мог не тратить полтора часа на то, чтобы попасть ключом в замочную скважину.

Он радостно достал ключ и тут сразу увидел (сразу — потому что, во-первых, был свет, а во-вторых, видеть в новых очках он стал гораздо лучше), что к его двери булавкой приколот конверт! «Странная манера у этих перестроечных почтальонов письма разносить», — подумал он. В конверте оказался рисунок, изображавший ту самую девушку из кафе.

— То есть вас, — сказал старик.

— Так-так-так, минуточку, — снова подал голос Вовка, записывая что-то себе в блокнот. — А откуда было письмо?

— На письме не было почтового штемпеля, — немного раздраженно ответил Иван Митрофанович, — а что это вы все пишете?

— Пусть пишет, — ласково сказала ему Ляля, — он у нас гений, у него свои странности.

— Ах, гений. — Старичок с уважением посмотрел в Вовкину сторону. Похоже, после всего, что произошло с ним за последние годы, он каждое слово воспринимал всерьез. — Так вот, — продолжал он, — с тех пор я каждый год стал получать такие конверты с вашим изображением.

Тут мы с Вовкой переглянулись, он нервно сглотнул, словно поняв: вот она, зацепка, — и решительно попросил старичка:

— Покажите!

— Да, — тут же встряла Лялька, обращаясь к Ивану Митрофановичу самым ласковым своим голосочком с просительными интонациями. — Покажите, пожа-а-алуйста.

И даже мне в этот момент показалось, что Лялька умрет на месте или по крайней мере грохнется в обморок года на два, если ей сей же час не предъявят эти рисунки.

— Конечно, конечно, — засуетился Иван Митрофанович, — одну минутку. Я все их храню уже многие годы.

С этими словами он полез в шкаф, достал оттуда миниатюрную шкатулочку, потемневшую от времени, и вынул из нее ровно пятнадцать небольших рисунков. Я дрожащими руками взяла эти бесценные рисунки и принялась разглядывать. На каждом была я, нарисованная, очевидно, рукой Ола. Наглядевшись на себя вволю, я передала рисунки Володе, который начал изучать их, чуть ли не обнюхивая. Лялька пыталась подсесть к нему поближе и заглянуть, но он попросил ее подождать своей очереди, и теперь она ерзала на стуле и строила всякие рожицы, означавшие предельное нетерпение.

— Вот, собственно, и все. Я ждал. Каждый год приходил ваш портрет. А вас все не было. Но я не жалуюсь. Жизнь у меня все это время была настолько интересная, что я не отказался бы пожить так еще лет десять. То приду домой — а у порога мешок риса стоит. Большой мешок, а рис в нем — отборный, размером с фасоль. Я со всеми соседями-пенсионерами делился. Нас здесь, знаете ли, много одиноких. Потом как-то цветок появился странный…

— Черная лиана, — скорее уточнила, чем спросила я.

— Угадали, — отозвался Иван Митрофанович. — Она теперь у меня на кухне живет. Я ее листики как-то раз вместо чая заварил да и пристрастился со временем. Так знаете, с какой стороны у меня сердце, больше не знаю, не ведаю. Потом как-то полбарана подбросили. Я его полгода ел. А потом вот — Кузьму подослали.

Услышав свое имя, кот бросился к хозяину на колени и принялся урчать на всю комнату.

— А самого Ола вы больше не видели? — спросила я, теряя последнюю надежду.

— Нет, — ответил Иван Митрофанович. — Ни разу.

Мы еще посидели немного молча, потом поблагодарили старика и стали собираться восвояси.

— Вы знаете, — сказал он, когда мы уходили, — я так привык жить где-то рядом с вами, думать о вас, что даже не представляю, как буду теперь. Вы заходите иногда, ладно? А если про Ола что узнаете, уж подайте весточку.

— Хорошо, — пообещала я. — Обязательно.

— Очень интересно было бы узнать, чем вся эта история кончится, — сказал на прощание Иван Митрофанович.

Мне, кстати сказать, тоже было ужасно интересно, чем все кончится; но пока угадать это было невозможно.

— Ляль, ты у нас специалист по прическам, — сказал Вовка, когда мы сели в машину. — Ну-ка вспомни, когда Ал постриглась?

Лялька напрягла память и лоб, пошевелила мозговыми извилинами и выдала:

— Лет пять назад.

— А ты ничего не заметила на этих рисунках? — спросил Вовка.

— Нет. — Мне тут же захотелось рассмотреть их получше.

— Смотри — на десяти из них ты с длинными волосами, а на пяти последних — с короткой стрижкой. Смотри еще внимательней: на первом рисунке ты совсем девочка, а на последнем — такая, как сейчас.

— Что ты хочешь этим сказать? — все еще не понимала я.

— Хочу еще спросить: ты знаешь, кто это рисовал?

— Ол, — ответила я.

— Ол, — подтвердила Ляля. — Манера рисунка очень похожа на ту картину, что у ее родителей висит.

— А теперь слушайте! — торжественно произнес Вовка. — Твой Ол находится где-то совсем рядом. Он тебя часто видит, видит, как ты меняешься. Он не посылает свои рисунки по почте. Почему? Потому что легко может занести их старику сам. Он рядом! Ты должна найти его!

— Но где?! — воскликнула я в отчаянии.

— Подождите, а может быть, он приезжает сюда только раз в год, — начала Лялька.

— Нет, — поморщился Вовка, — ведь старику помогали все время, а не раз в год.

— Но, может быть, сейчас его здесь нет? — не унималась Лялька.

— Есть, — сказала я.

— Почему ты так уверена? — удивилась она.

— Потому что нашла сегодня у своего порога золотую монету мертвой страны…