Фаворитка короля - Анна О'Брайен Страница 26

Значит, вот как. Королева выбрала меня по какому-то капризу, с дальним расчетом, который предпочитала скрывать. Я стала domicella ^[26]. Фрейлиной. Не domina ^[27], как называли дворянок, а domicella. Среди фрейлин королевы я была младшей по возрасту, самой необразованной и занимающей самое последнее место, и все же я принадлежала к ее свите, постоянно находясь в светлице.

Даже поверить было невозможно, что мне так повезло. Когда мне приходилось идти по какому-нибудь пустяковому поручению через анфилады пустых покоев и передних, я от избытка чувств поднимала юбки чуть не до колен и довольно неуклюже пританцовывала на ходу, прислушиваясь к далеким звукам лютни в светлице. Танцевать по-настоящему, как вы понимаете, я еще не умела, этому мне предстояло научиться, но выходило у меня уже куда лучше, чем в моей прежней жизни. Никак не могла я привыкнуть к тому, что красивое платье с меховой оторочкой способно придать женщине столько уверенности в себе.

Кажется, я даже ухмыльнулась. Что сказал бы счетовод Гризли, если бы увидел меня в эту минуту? Должно быть, он бы сказал, что я выбрасываю деньги на ветер вместо того, чтобы вложить их в недвижимость! А что сказал бы Уикхем, кроме изложения своих честолюбивых замыслов в связи с постройкой королевских бань и уборных? Я громко засмеялась. А сам король? Король Эдуард заметил бы меня только в том случае, если бы я состояла из колесиков и шестеренок, которые крутятся, щелкают и цепляются друг за друга.

Я попыталась исполнить пируэт, что вышло очень неуклюже: туфельки были мне великоваты. Тут же я дала себе клятву, что когда-нибудь стану носить туфли, сшитые специально для меня и сидящие на ноге безукоризненно.

А что потребует от меня взамен королева? Ну, наверное, что-нибудь не слишком серьезное.

Они чуть из юбок не выпрыгивали от усердия, все эти фрейлины королевы, стараясь превратить меня в леди, достойную своего нового положения. Для них я была игрушкой, чем-то вроде любимой собачки, которую нужно без конца гладить и ласкать, чтобы разогнать скуку. Это было мне не по вкусу, не такую роль я хотела играть при дворе, однако их старания создать новую Алису Перрерс не могли оставить меня равнодушной. К тому же, вероятно, я была еще слишком юной, мне нравилось находиться в центре всеобщего внимания. Игры увлекали меня.

Я безропотно покорялась всему: меня умащивали и натирали до блеска, к рукам прикладывали ароматные примочки, куда более сложные, чем все, что могло отыскаться в кладовых сестры Марджери, слишком густые брови выщипали так, чтобы они напоминали (тому, кто страдает косоглазием) изящную арку. С ненавязчивой добротой меня осыпали нарядами и украшениями: колечком, брошью для накидки, позолоченной цепочкой с яркими камешками, чтобы сияли на моей груди. Украшения были не очень дорогими, но подходящими для того, чтобы я могла выглядеть не менее достойно, чем девушки из лучших семей Англии. Я расставила пальцы, которые теперь стали гладкими, с аккуратно подстриженными ногтями, и с восторгом стала разглядывать перстенек с аметистом. Такое впечатление, что я сменила кожу, как змея, которая по весне сбрасывает старую. И во мне было достаточно женственности, чтобы радоваться своему преображению. Четки красовались у меня на поясе в серебряном футлярчике, какого не было даже у самой настоятельницы Сибиллы.

— Уже лучше! — заметила Изабелла, придирчиво оглядев меня со всех сторон. — Но я до сих пор не могу понять, для чего ты понадобилась королеве!

Это оставалось выше и моего понимания.

Все фрейлины королевы были очень женственными, изящными, красивыми — во мне не было ничего похожего. Их еще больше красили платья по последней моде, которые облегали фигуру от груди до бедер. А на мне дорогая ткань висела, словно на сушильном шесте. Они без труда играли на различных инструментах, услаждая слух королевы. Меня попытались обучить пению, но оставили эти попытки после первых же вырвавшихся у меня невпопад звуков. Пальцы мои так и не научились перебирать струны лютни, а тем более изящного гиттерна ^[28]. Другие фрейлины умели расшить пояс цветами и птицами, у меня на это не хватало терпения. Они очаровательно щебетали по-французски, без конца сплетничая о хорошо знакомых им придворных. Я же не знала никого, кроме Уикхема, который снизошел до разговора со мной, когда вернулся ко двору и заметил перемену в моем положении: «Ба, как вы похорошели, мистрис Перрерс! А вы уже научились ездить верхом?» Фрейлины, однако, посмеивались над его страстью возводить арки. Флиртом мастер Уикхем, ясное дело, не увлекался.

А для фрейлин флирт был сам по себе высоким искусством. Я ему так и не сумела обучиться, будучи чересчур прямолинейной по натуре. Я слишком хорошо видела недостатки тех, кого знала, была слишком рациональна, чтобы притворяться и изображать то, чего на самом деле не чувствовала. Если считать это грехом — что ж, я была грешна. Ну не умела я изображать интерес или привязанность, если не чувствовала ничего подобного.

Чем же я могла похвастать? Если у меня и были какие-то таланты, то я старалась использовать их, чтобы быть полезной, заметной, даже незаменимой. Я закрепилась в светлице королевы. И меня отсюда не вышвырнут, как выбрасывала свои старые платья принцесса Изабелла. Я работала не покладая рук.

Научилась играть в шахматы. Мне очень нравились стройные ряды фигурок на доске. Не стоило особого труда постичь разнообразные маневры конями и слонами, запомнить, как осторожно следует ферзю действовать против ладьи. Игру в «лису и гусей» ^[29] я считала глупейшей забавой, но мне неожиданно понравилось так маневрировать шашками, чтобы загнать «гусями» в угол «лису», пока коварная злодейка не успела съесть доверчивых «птичек».

— Я больше не стану играть с тобой, Алиса Перрерс! — заявила Изабелла, вставая из-за доски. — Слишком уж проворные у тебя «гуси».

— Они проворнее вашей «лисы», миледи. — «Лиса» Изабеллы была намертво зажата в угол маленьким выводком моих «птичек». — Вашей «лисе» пришел конец, миледи.

— Это точно! — рассмеялась Изабелла, скорее от удивления, чем из удовольствия, но и от резкой насмешки на этот раз воздержалась.

Чтобы угодить фрейлинам, я готовила нелепые, но совершенно безобидные приворотные порошки и зелья, навеянные воспоминаниями о книгах, которые мне довелось читать у сестры Марджери. Щепотка кошачьей мяты, пригоршня толченого тысячелистника, стебелек вербены — все это заворачивалось в ладанку из зеленого шелка и перевязывалось красной ниточкой. Если девушки верили в действенность этого средства, я не спорила, хотя Изабелла и утверждала, что ей я подсыпала бы смертоносного болиголова, если бы она попросила ладанку у меня. Еще я ведь умела читать. Читала вслух бесконечно, когда им хотелось послушать о куртуазной любви, повздыхать над стараниями красавца рыцаря добиться ответного чувства от дамы его сердца.