Чужая жена - Джулия Тиммон Страница 26

— Только не терзай себя, умоляю. — В его взгляде отражались печаль и тревога, но не было ни предельного отчаяния, ни готовности что-нибудь с собой сотворить, столь характерных для большинства несчастных влюбленных. — Я ведь сказал: для меня главное твое благополучие. Если ты откажешь мне, я огорчусь, но больше не стану донимать тебя своим предложением. Как говорится, сердцу не прикажешь…

Глаза Нэнси наполнили слезы. Желая дать понять Курту, что ее сердце принадлежит ему, она схватила его руки и прижала к своей груди.

— Дело совсем не в этом, Курт! Ты не поймешь меня… — У нее сильно задрожали губы, и она беззвучно заплакала от невозможности что-либо изменить.

Он прижал ее к себе и принялся гладить по голове, будто маленького ребенка.

— Ну-ну, хорошая моя, прошу, успокойся. Почему ты думаешь, что я не пойму тебя? Я постараюсь, поверь.

Нэнси помотала головой. Слова, мысли и образы сплелись в ее сознании, и она уже не понимала, чего хочет и что от нее требуется. Желала лишь поскорее закончить тягостный разговор, уехать отсюда, сжечь за собой все мосты и, где-нибудь уединившись, попытаться зализать раны.

— Ладно, о наших взаимоотношениях давай побеседуем потом, — продолжая гладить ее по голове, ласково произнес Курт. — А сейчас ответь: планируешь ли ты продолжать работать?

Нэнси, прижимаясь к нему, опять отрицательно покачала головой.

— Решила подчиниться мужу?

Она кивнула, не глядя Курту в лицо.

— Но почему? Неужели ты настолько сильно любишь его? — Он взял ее за подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

— Не знаю, — простонала Нэнси, содрогаясь всем телом. — То есть нет… Нет!

— Зачем же тогда ты губишь себя, Нэнси, милая?

Ее душили рыдания. Она была на пределе, чувствовала, что скоро окончательно обессилеет. На них косились каменщики и плотники, реставрирующие башню, но Нэнси не волновало, что о ней подумают. Курт же, казалось, не видел, кроме нее, никого и ничего.

— Зачем? — повторил он, наклоняя голову.

— Пожалуйста, не спрашивай, — выдавила из себя Нэнси, стараясь перестать плакать.

— Нет уж, буду, — нежно, но настойчиво ответил Курт. — Ты очень дорога мне, Нэнси. Я хочу спасти тебя, заставить изменить решение, слышишь? И готов пойти ради этого на что угодно.

Настолько несчастной молодая женщина не чувствовала себя никогда прежде. Она отказывалась от руки и сердца человека, во сто раз более благородного, чем Том, чем любой из ее знакомых. Курт по-настоящему о ней заботился, не оглядываясь на окружающих, не преследуя личных целей. Наверное, она, совершенно потерявшаяся и неспособная защитить свои чувства, была его недостойна.

— Ты замечательный человек. Я счастлива, что жизнь подарила мне встречу с тобой, — пробормотала она, глотая слезы. — О проведенном в Солуэе времени я буду вспоминать до конца моих дней, я точно знаю. Но сейчас мы должны расстаться. Ты не в силах мне помочь. Я сама во всем разберусь. Не переживай за меня, очень тебя прошу. Пообещай, что заживешь спокойно и счастливо. Мне так будет легче…

— Нэнси! — Курт опять прижал ее к груди и поцеловал в макушку. — Глупенькая! Ты сама не понимаешь, что творишь. Отдохни, приди в себя, тогда поймешь, что совершаешь ошибку.

— Нет, — ответила Нэнси. — Дальше тянуть некуда. От размышлений у меня уже гудит голова. Я должна как можно быстрее поставить в этой истории точку. Я уеду сегодня же, основную часть работы мы все равно уже выполнили. Договорились?

— Но, Нэнси… — еще раз попытался образумить ее Курт.

— Пожалуйста, ничего не говори! — Нэнси отстранилась от него, на миг замерла, опять к нему приблизилась, быстро поднялась на цыпочки и поцеловала в губы. — Спасибо за все. Я никогда тебя не забуду, никогда… — И, резко повернувшись, побежала к замку.

В это самое мгновение солнце, так многообещающе сиявшее с раннего утра, затянуло серой тучей. Поднялся сильный ветер. Но Нэнси ничего не замечала. Солнечный свет, трава, красота замка и прочие земные радости как будто умерли для нее в эту минуту вместе с надеждой на счастье с любимым мужчиной…

Курт и не подозревал, что настоящие страдания из-за несчастной любви гораздо более нестерпимы, чем то, что он пережил, застав Мелани Смит в постели со своим другом. Тогда ему не давало покоя в основном ущемленное самолюбие, сейчас мучило осознание того, что любимая женщина глубоко несчастна, и ослепляющая боль разлуки…

Нэнси уехала буквально через час после разговора с ним. Он, подавленный и растерянный, все еще бродил у стены, когда она вышла из замка с чемоданом и сумкой на плече и торопливо села в машину, направляющуюся в Глазго. Курт, неподвижно замерев на месте, проводил машину тоскливым взглядом и еще долго стоял так, пытаясь уразуметь, что больше никогда не увидит Нэнси.

В этот день он не обедал и не ужинал. И делами больше не занимался. У него как будто украли желание работать, строить планы на будущее — вообще жить.

Удалившись в один из фургончиков, в которых до сих пор проживали многие из их группы, Курт упал на кровать и пролежал, глядя в потолок, до наступления темноты. Потом поднялся и, чувствуя себя совершенно разбитым и опустошенным, но ничуть не желая спать, отправился бродить вокруг замка. Если бы в один прекрасный момент перед ним возник дух отравленной графини, он даже не посмотрел бы в ее сторону — настолько глубоко был погружен в мрачные раздумья, так сильно опечален поспешным отъездом Нэнси.

Он заснул только под утро, а в семь часов уже был на ногах. Чтобы работы шли своим чередом, реставраторам и подсобным рабочим требовалось дать указания. Заставив себя сосредоточиться на делах, Курт немного отвлекся от удручающих мыслей, но продолжал пребывать в сумрачном расположении духа, тревожа и пугая всех, с кем трудился над возрождением Солуэя.

Предположения Нэнси о существовании «черной комнаты» оказались верными. До девятнадцатого века две каморки с низкими потолками под самой крышей были одним помещением без окон. Доказательства этому нашел дотошный Тони, повторно пересмотрев документы из архива.

Мораг Уиндленд, с которой Курт связался по телефону, как только историк привел ему свои доводы, целых три дня ломала голову над судьбой комнатушек. Потом заявила, что желает оставить их в нынешнем виде. Люди Генри тут же приступили к обследованию и укреплению сооруженной в девятнадцатом веке стены и к обновлению кровли…

Домой Курт собирался хмурым осенним днем. Солуэй смотрелся теперь торжественно и величаво, но его — наверное, впервые за годы работы архитектором — не радовал результат собственного труда. Он мечтал полюбоваться замком вместе с вложившей в него душу любимой женщиной, а без нее чувствовал себя опустошенным и словно бы неполноценным.

В его руководстве больше не нуждались. Все, что теперь требовалось от остающихся специалистов, так это завершить реставрационные работы, обставить помещения замка частично обновленной, а частично изготовленной по эскизам дизайнеров мебелью, оснастить превращенные в гостиничные номера комнаты сантехническим оборудованием и прочими приспособлениями, без которых современный человек не мыслит себе жизни.