Упрямица - Ширл Хенке Страница 26

Взглянув на массивный перстень с сапфиром, красовавшийся на его пальце, Ник саркастически улыбнулся. Все на нем было чужое – и одежда, и драгоценности. Он под фальшивой личиной живет в чужом доме и собирается совратить сегодня ночью жену своего сводного брата. Как он смеет размышлять о чести и достоинстве? Ему приходилось частенько поступаться честью в борьбе за существование, но самый подлый обман он совершает сейчас.

Может быть, спасение Розалии искупит хоть малую толику его греха, хотя совращение Мерседес ему никогда не простится.

Она ожидала его в столовой, одетая в скромного покроя муслиновое платье, расшитое бледной расцветки розами. Застигнутая врасплох, Мерседес резко обернулась на его слова:

– Ты похожа на сахарную помадку, так и тянет ее лизнуть. Конечно, ворот платья уж чересчур… закрыт, но суть не в наряде, а в том, что этот наряд облегает. Скоро я смогу рассмотреть, что скрывается под платьем во всех подробностях, да, дорогая?

– Тебе нравится мучить меня своими грязными намеками, Лусеро? – Это был не вопрос, а утверждение. – Меня бросает в дрожь, когда ты так шутишь.

– О! Я действительно вогнал тебя в краску. Ты засияла ярче, чем твое розовенькое девичье платьице. Не вздумала ли ты дать мне этим почувствовать, что я вторично лишаю тебя девственности?

Она крепче сжала пальцами бокал с вином.

– Я вижу, ты пила здесь без меня. Для храбрости? Я не ошибся? – продолжал дразнить ее Ник. – По-моему, хозяйка Гран-Сангре не нуждается в подобном средстве для поддержания боевого духа. Не думаю, что ты потеряешь сознание в постели от страха и отвращения, как в тот первый раз…

Ник взял у нее из рук бокал из тяжелого хрусталя, поднес ко рту и тронул губами краешек именно в том месте, какого касались недавно ее губы.

– Обещаю, что до обморока я тебя не доведу, но трепетать ты будешь… от наслаждения…

Каждое слово, произнесенное низким хрипловатым голосом, пронзало ее, как электрический разряд. Он наклонился и провел губами по изгибу ее шеи. О Пресвятая Дева! Что он творит с ней? Почему его губы так раскалены, будто побывали в огне?

Она не должна шарахаться от него, словно пугливая девственница, не должна давать ему повода для издевательств над собой. Но и сохранять каменное равнодушие к его прикосновениям, как она раньше намеревалась делать, было ей не по силам. Сочетание грубого вожделения с нежной лаской заставляло ее жаждать слияния с ним, превращало ее тело в мягкий податливый воск.

Ник ощутил ее желание прильнуть к нему, но игру надо было продолжать.

Они уселись за стол, на те же места, что и в первый вечер. Обед был лишь формальностью. Они были заняты не едой, а друг другом.

Мерседес неустанно думала о том, что ее ждет впереди, лелея в себе страхи, оставшиеся от прошлого, и обращаясь к верному союзнику – винной бутылке, черпая оттуда необходимое мужество. Пора ему переходить в решительное наступление. Ее вид ясно говорил о том, что ее страстная натура готова уже вырваться на свободу. Взгляд Мерседес нарочито блуждал по столовой, избегая встречи с его взглядом.

Внезапно рука мужа обвилась вокруг ее плеч. Одним молниеносным движением он приподнял ее со стула и прижал к своей груди так крепко, что дыхание ее прервалось. Она успела лишь вымолвить едва слышно:

– Лусеро…

– К дьяволу обед! Поедим позже… Ангелина поджарит нам парочку цыплят, когда мы нагуляем аппетит…

Старая кухарка, вошедшая в столовую с тяжелым подносом, замерла в изумлении, увидев, как хозяин уносит на руках сеньору через другие двери, расположенные в противоположном конце зала. Поднос она не уронила, не вскрикнула, лицо ее не изменило выражения, лишь тень грусти мелькнула в ее темных глазах.

Николас почти был уверен, что Мерседес станет отбиваться или вопить, протестуя против такого обращения, когда он нес ее через вестибюль к лестнице.

Вместо этого она шептала ему в ухо, подавляя клокотавшую в ней ярость:

– Вот ты и показал себя в истинном свете, Лусеро! Я не могу сопротивляться, и никто мне не поможет. Падре Сальвадор лишь напомнит мне, что это мой долг – быть тебе покорной женой…

Искренняя горечь, прозвучавшая в ее голосе, едва не загасила его порыв. Он готов был смягчиться, ведь она выглядела такой несчастной. Вновь Ник послал проклятье в адрес своего братца за то, что тот так бесстыдно унижал супругу. Потом он опомнился и мысленно поклялся доказать ей, что действо между мужчиной и женщиной может происходить совсем по-другому.

«Ведь она моя женщина, моя жена. Или станет таковой после этой ночи».

Он добрался до своей спальни и увидел там Бальтазара со свежим полотенцем, перекинутым через руку. Подобно Ангелине и другим опытным слугам, он был обучен сдерживать свои эмоции и прятать их от хозяйских глаз. И все же молчаливый упрек был в его взгляде. Он распахнул дверь настежь перед хозяином, а затем отступил, чтобы дон Лусеро мог пронести свою жену внутрь комнаты.

Мерседес было невыносимо встретиться взглядом с исполненным достоинства старым дворецким, который всегда был так добр к ней. Она, отводя глаза в сторону, случайно заглянула мужу через плечо и увидела Инносенсию.

Женщина стояла на лестнице, буквально пожирая глазами открывшееся перед ней зрелище. Это была воплощенная ненависть. Злобу, источаемую ею, можно было осязать как нечто материальное.

Страшное это видение лишь на миг промелькнуло перед взором Мерседес и тут же пропало, когда он внес ее в тускло освещенную спальню. В его спальню? За четыре года, прожитых в Гран-Сангре, она ни разу не вошла туда, хотя знала, что любовница мужа часто наведывалась в эту комнату.

«Это Инносенсию, а не меня следовало бы ему нести на руках».

Впрочем, так и будет в скором времени, она в этом не сомневалась.

Ничего не подозревавший Николас направился прямо к кровати. Бальтазар тут же удалился, тихо прикрыв за собой дверь.

Ник почувствовал, что тело Мерседес напряглось и словно одеревенело, но приписал это естественной робости перед размерами этого ложа под пышным балдахином и тем, что оно символизирует.

Он осторожно поставил Мерседес на ноги возле кровати, но по-прежнему крепко прижимал ее к себе.

– Это твоя постель, – произнесла она холодно. – Ты не допускал меня сюда, потому что принимал здесь по ночам посетительниц после того, как заканчивал со мною…

«Заканчивал со мною…» Эти короткие слова стоили целых томов. Во всяком случае, ему так показалось.

– Я не намерен с тобой закончить до того, как прокричит петух, – шепнул он.

Ярость накатывалась на нее волнами. Зачем он лжет? Он вновь торопливо совершит свой отвратительный акт под покровом темноты, потом покинет ее, чтобы вспрыгнуть на свою шлюху. Но для чего ему понадобилось приводить ее в свою спальню?