Королевская охота - Инна Брюсова Страница 26

— У вас что, гости были?

— Нет, — прошептала Екатерина.

— А почему твой муж пьян?

— Просто так, нипочему.

— Он что, пьет? — Как врач, она привыкла задавать прямые вопросы и желала получать на них прямые ответы.

— Не знаю. — Екатерина не знала, куда девать глаза от стыда.

К чести Татьяны Николаевны, она не сказала дочке ничего вроде: «Я же говорила!» Татьяна Николаевна была выше подобных бабских привычек. Сильные не бьют лежачих!

— И что ты думаешь делать?

— Не знаю, — сказала Екатерина и заплакала.

— Собирайся! — Это был приказ.

Поспешно, чувствуя себя предательницей и испытывая облегчение, Екатерина собрала свои пожитки, и они ушли. Позже она сообразила, что без Галки тут не обошлось.

Такова была история любви Екатерины и Эрика. Они развелись без упреков и шума. Эрик просил прощения за свои дурные привычки, целовал ей руки, говорил, что понимает ее, что «с такой животной скотиной», как он, Эрик, ни одна нормальная женщина не уживется. Приготовившись к долгим выяснениям отношений, Екатерина была как будто даже разочарована легкостью, с какой ее муж согласился на развод. Как будто и сам был рад! «Вот видишь, — сказала Галка, — а ты боялась!» Светлана Даниловна всплакнула, когда Екатерина зашла попрощаться, и усадила пить чай со своим знаменитым ореховым тортом. Все повторяла: «Ну как же вы так, детки? Может, не надо было спешить?»

Татьяна Николаевна, как всегда, была деловита: «Ничего, Катюша, ни о чем не жалей. Я с самого начала не верила в ваш брак! Учись, получай диплом. Главное, быть независимой и твердо стоять на ногах. Все у тебя еще будет». «Быть независимой и твердо стоять на ногах!» — жизненное кредо Татьяны Николаевны. В ее шкале ценностей на главных местах стояли работа и чувство долга. И своего ребенка, Екатерину, она воспитывала в таком же духе.

А Эрик продолжал пить и сочинять стихи. Несколько раз его печатала городская газета. А совсем недавно в подземном переходе Екатерине на глаза попалась тоненькая книжечка лирики некоего Э. Неудачника. Она купила ее.

Много лет назад Эрик говорил, что если он когда-нибудь «выйдет в люди», то возьмет себе имя Неудачник. Видимо, он вышел в люди. Екатерина узнала его стихи. Она помнила их со времени их короткого супружества. Где-то среди студенческих конспектов хранится тетрадь со стихами Эрика, переписанных ее старательным детским почерком.

Уже дома Екатерина прочитала в предисловии, что «этот, несомненно, талантливый и необычный поэт незаслуженно рано ушел из жизни… Ему не было еще и тридцати».

Бедный Эрик! Мир праху твоему!

— Галь, а Павлик дома?

— Ты имеешь в виду, ночевал ли сегодня дома мой сын? Не знаю! А что?

— А другие дети? Эти-то хоть ночуют дома?

— А как насчет меня? Тебя не интересует, где я провожу ночи? — Галка произнесла это томным голосом записной кокетки, и обе расхохотались.

— Ты уже совершеннолетняя. Про тебя неинтересно.

— А мне про тебя интересно. И если ты мне скажешь, что не ночуешь дома хоть раз в неделю, ты меня очень обрадуешь!

— Увы!

— Смотри, досидишься! Ну а дети при чем?

— Дело есть!

— А конкретнее?

— Мне нужно что-то вроде слайдоскопа, посмотреть одну пленку. Есть?

— Где-то был. Приходи, поищем! А дети, к твоему сведению, сейчас видики смотрят. Были бы свои, знала бы! Ну, давай, жду!

— Сейчас мне нужно на работу, хоть на часок, а то меня точно рассчитают за прогулы!

— Хоть на часок? Как это? У тебя что, личная жизнь прорезалась? А в лавке кто?

— Не прорезалась. Просто… ну, одним словом, другие дела появились. А в лавке по полдня сидит пенсионер Гавриленко.

— Катюха, что происходит? Какой пенсионер?

— Гавриленко, дядин сослуживец.

— Почему?

— Потому! Я могу в двенадцать или лучше в час, можно?

— Давай! Смотри, не ешь ничего, я тебя кормить буду!

Около часу дня Екатерина позвонила в знакомую дверь.

— Катюха! — закричала Галка, распахивая дверь и бросаясь на шею Екатерине. — А я уже волноваться начала — вдруг не придешь!

Была она толстой и жизнерадостной, как всегда. Но от взгляда Екатерины не ускользнули седина на висках, морщинки вокруг глаз и в уголках рта, которых, кажется, не было в прошлый раз. Ради подруги Галка нарядилась в синие легинсы и длинный белый свитер. В ушах ее, о чудо, были золотые сережки («Павлик ко дню рождения подарил, полгода деньги собирал», — с гордостью сказала Галка, заметив взгляд Екатерины), а на ногах — золотые турецкие туфли с загнутыми носами.

— Галка, ты прямо как Шехерезада, — восхитилась Екатерина.

— Знаю! Вылитая Шехерезадница! А что, не каждый день старая подруга нос кажет! Ради такого дела можно и халат снять. Ну, дай хоть посмотреть на тебя! — Она оторвала Екатерину от своей мощной груди и отступила на шаг. — Цветешь! Похорошела, глазки сияют! Неспроста все это! Пойдем в кухню, сейчас ты мне все расскажешь!

В квартире одуряюще пахло жареной рыбой. Оглушительно орал телевизор.

— Ты не одна? — спросила Екатерина.

— Одна. Это Шкодик. Он любит фильмы, где стреляют. Надеюсь, ты голодная?

— Голодная, голодная, а что у тебя? Рыба?

— Что дам, то и будешь. И жареная картошка. С пивом!

— Пиво? От него толстеют, не буду!

— Будешь! Контрабандный товар, с неприличным названием! От такого не толстеют. Я все время пью!

— Правда? Это в корне меняет дело!

Так, болтая, смеясь и радуясь, они шли по длинному, извилистому, от разного хлама, коридору в кухню.

— Осторожнее, — предупреждала Галка, не выпуская Екатеринину руку, — здесь Риткин велосипед, а здесь сундук, смотри под ноги!

— А темно почему?

— Лампочка перегорела, все никак новую не куплю.

— Давно?

— Не очень!

Кухня была большая и напоминала декорации к сюрреалистической пьесе. Беспорядок, царивший там, был не просто беспорядок, а уже как бы произведение искусства. Стены, ради экономии пространства, были увешаны кастрюлями и сковородами, а также пучками сушеных цветов, трав и гирляндами окаменелых скрюченных грибов, лука и чеснока; покачивался на нитке, прикрепленной к светильнику, огромный черный пластмассовый паук с мохнатыми лапами; стол-полка, сработанный кустарем-умельцем, опоясывал кухню по периметру и поражал воображение количеством и разнообразием предметов, которые находились на нем — посуда, ваза-урод с бумажными цветами, полотенца, салфетки, тостер, деревянная хлебница, кулечки, пакетики, несколько яблок и т. д., и т. п.