Сказочный плен с искусителем - Мейси Ейтс Страница 26

– Неужели ты видишь все это?

– Нет, просто мне так кажется. Эта картина заставила меня задуматься обо всем этом.

– Даже если бы я был зрячим, все равно не увидел бы в ней ничего из того, что ты сейчас рассказала. Просто постройки, но не дома. То, что ты умеешь представлять нечто подобное, удивительно.

Она пожала плечами.

– Мне так не кажется. Во мне нет ничего необычного. Я не собрала такую удивительную художественную коллекцию. Вообще ничего не добилась. Освободившись, я отправилась на поиски тебя.

Подняв глаза, она увидела, как сильно он побледнел.

– Рафе, что с тобой?

– Все в порядке. Просто я считал, что ты, как и твой отец, желала мне смерти, поэтому то, что ты сказала сейчас, много значит для меня.

Они продолжили осмотр. Шарлотта охотно описывала полотна. Говорила и говорила, пока у нее за запершило в горле и не устали ноги.

– День был длинным. – Рафе взял ее за руку. – Филиппе приготовил нам комнаты. Не пора ли вернуться во дворец?

– Второй дворец за две недели. Весьма экстравагантно.

– Я всегда прихожу в замешательство, когда ты так говоришь. Твой отец тоже создал тебе комфортную жизнь, но ты считала себя птицей в золотой клетке, и я…

– С тобой я не чувствую себя так. – Хотя вообще-то он прав. Рафе предлагал ей вещи, важность которых она всегда отрицала. Ей не нужны статус или достаток. Она просто хочет быть с ним, и он не отказывает ей ни в чем, кроме своего сердца.

Рафе контролировал каждый свой шаг. Шарлотте хотелось большего, но она опасалась, что, если заговорит об этом, он скажет, что дал ей все, что мог.

Она позволила ему увести себя в фойе музея, где он договорился о такси. Во дворец они возвращались в молчании.

– Ты не любишь меня.

– Правда? А зачем я здесь? С тобой? Думаешь, мне нравится жить в замке?

– То, что ты испытываешь ко мне – это не любовь.

– Да?

Теперь она действительно разозлилась. Рафе это понимал, но был не в силах как-то повлиять на нее. Но в нем был заточен отчаянный зверь, и он не мог его остановить или контролировать. Он ненавидел это ощущение, чувствовал, что не отвечает за свои действия, полностью отдавшись на милость чему-то, чего не мог увидеть или осязать.

Здоровое зрение ему бы сейчас не помогло. Даже обладая зрячими глазами, он не смог бы справиться с этим лучше.

Люблю. Любовь – это боль, ложная надежда.

Красивая стеклянная игрушка, которую вам вкладывают в руки лишь для того, чтобы несколькими мгновениями позже отобрать и разбить об пол.

Здоровое тело исправно служит до тех пор, пока его не опрокидывают через край балкона и оно не разбивается о землю, словно стекло, точно такое же, как та игрушка из прошлого.

Он слишком хорошо знаком с болью.

Сколько раз человеку приходилось показывать исход любви или привязанности, прежде чем он понимал, что обречен с рождения?

Конец любви – а ей всегда приходил конец – боль.

– Я не люблю тебя, – твердо заявил Рафе. – Можешь называть наши отношения как хочешь, пытаться требовать взамен все, что захочешь, но, Шарлотта, ты не услышишь от меня ничего иного.

– Это просто бессмыслица!

Конечно, она не собиралась так быстро отступать, никогда так не поступала. Она обладала пытливым умом, всегда во всем желала добраться до сути.

Его слова действительно казались ей бессмысленными. Любая другая женщина, которая жила под гнетом деспотичного родителя, боялась бы его, это точно, предпочитала отмалчиваться, держала собственное мнение при себе, не рисковала собой. Однако Шарлотта и не собиралась падать духом после пережитого.

Глупая женщина.

У нее совершенно отсутствовал инстинкт самосохранения, этого-то Рафе никак не мог понять.

– Шарлотта, это должно иметь смысл для меня, а не для тебя. Кстати, что такое любовь? Чем она нам с тобой послужила?

– Рафе, неужели ты не полюбишь своих детей? Разве не для этого ты признал их и хотел взять меня в жены? Или собирался сделать это для того, чтобы мы не достались кому-то другому? Если так, то чем ты лучше моего отца? Ты всегда говоришь о том, как глубоко его презираешь. Ты мне в этом клялся. Но, выходит, ты думал жениться на мне, чтобы контролировать меня, наших детей. Можешь ли ты пообещать, что не превратишься в садиста? – Шарлотта отстранилась. – Знаешь, я поняла, что именно любовь делает из нас людей. Любовь окрыляет, дарит свободу. Мы становимся лучше себя прежних. Без этого чувства человек мелочный и эгоистичный.

– Важно думать о себе и ставить свои интересы на первое место. Без этого, кто знает, где бы я сейчас находился.

– Нельзя думать только о себе. Те, кто преследует только свои интересы, создают империи, которые не несут ничего хорошего. Мой отец был эгоистом. Любовь бы уничтожила его.

– Значит, у меня с твоим отцом значительно больше общего.

– Рафе.

– Я любил своего отца. Любил жизнь, которая у нас была. В конце концов, для нас это закончилось плачевно. Я любил тебя. И какой итог? – Он невесело усмехнулся. – Ты говоришь, что любовь что-то дает, у меня же она только отнимала. Я чуть было не умер. А где была ты? Почему так легко поверила, что я тебя оставил?

– А ты поверил, что я вышла замуж за другого. Рафе, я скрывалась, боялась. Ты пострадал физически и не мог прийти мне на помощь. Это я понимаю. Но как только перестала бояться за собственную жизнь, я вернулась к тебе. Это первое, что я сделала, освободившись.

Рафе сжал губы, испытывая жгучий стыд. Несправедливо обвинять ее, но он не мог рассуждать спокойно, разбитый, расстроенный, злился и ощущал бессилие.

– Шарлотта, к чему все это?

– Как ты не понимаешь? Ведь это так просто.

Между ними повисло молчание.

– Единственное, что я понимаю, – любовь стала причиной большинства лишений в моей жизни. Я верил, что любим, и любил. Верил всем, кроме себя. Рассчитывал на деньги, на то, что мог контролировать.

– А в меня? Рафе, ты можешь поверить в меня?

Он чувствовал, что может. Сейчас он снова на краю, как когда-то на балконе, правда, теперь на пороге перемен. Решение, которое он примет, станет поворотным для многих аспектов его жизни. Он должен совершить выбор.

Но он так страдал. Его растоптали и покинули.

Он просто не может пережить подобное снова.

– Не могу.

Шум шуршащего платья. Шарлотта одевалась. В тот же момент он понял, что она собирается уйти, и пришел в бешенство.

– Значит, ты говоришь, что любишь меня?! Любишь и собираешься оставить из-за того, что я не могу дать тебе того, что ты хочешь? Это, по-твоему, любовь? Да, Шарлотта? Как по-моему, – это малодушие.